Уберзольдат Аненербе
Шрифт:
— Красавец! Правда? — замечает маг направление моего взгляда. — Как и ты, раньше был человеком. Только он относится к более ранним экспериментам, более дерзким и свободным творчески. Мало того, я его… усовершенствовал. Его зовут Гюнтер. А у тебя, кукла, есть имя? Во всяком случае, раньше наверняка было…
Смотрю в потолок — шестиугольный, с рельефными демоническими рунами. Маг старательно изображает разочарование в голосе:
— Ну, что потом прикажешь написать на банке с твоими потрохами?
Отворачиваюсь и любуюсь, как Гюнтер озадаченно щупает заново пришитую ладонь. Колдун картинно вздыхает:
— Я бы давно
«Отступники, — мысленно поправляю я мага, — ренегаты».
— В любом случае, — продолжает он, — я давно ни с кем не связывался. Возможно, моя башня — последнее, что осталось от Аненербе, а может, и от всего Вермахта. Если даже где-то есть еще какие-то силы, на связь они не выходят. Да и плевать я хотел… Меня и так все устраивает. Я все-таки маг, для меня важнее не война, а наука. Потому-то и ушел тогда… А нынешняя обстановка вокруг прекрасно способствует моим гениальным опытам! Я уже даже стал подзабывать о былых битвах, и тут на тебе! Некий не живой, но и не мертвый зольдат приперся за моей головой! Да еще с гербом Аненербе на лысом затылке!
Про герб не знал, затылком своим никогда не любовался. А вот лысина — дело понятное, у таких как я волосы не растут. Нигде. У Гюнтера вон, тоже долбешка гладкая. В остальном слова чародея меня интересуют мало. Убить я его пришел, а не слушать. Не будь кандалов, давно вырвал бы ему позвоночник, и никакой громила Гюнтер не помешал бы. Чувствую, я вполне еще боеспособен, некоторые раны почти затянулись, повреждения уже не так критичны.
Старик, шурша черным балахоном, отходит в угол и устало опускается в кресло. Теперь четко видны его эсэсовские знаки отличия на воротнике, плечах и груди.
— Мне надоело, — говорит он, — ты скажешь, наконец, хоть слово?!
— Я убью тебя.
Просиявший маг хлопает в ладоши:
— Хорошее начало! А перед смертью я узнаю твое имя?
Помню. Это одно из немногих воспоминаний о прошлой, настоящей жизни. Короткое слово. Без картинки, без смысла…
— Эрих… Полегчало?
Гюнтер задумчиво слушает, оттопырив штопанные-перештопанные уши. Маг ехидно улыбается:
— Хорошее имя! Глядя на твои голубые глазки и форму черепа, я просто уверен, что раньше твои волосики были светлыми-светлыми, ну как солнышко! Как же такой славный мальчик угодил на разделочный стол в Аненербе? Небось, провинился в чем-то серьезно, а?
Молчу, стиснув зубы. Не знаю я этого. Да и настоящее пока волнует сильнее, чем прошлое…
— Хотя какое там Аненербе? — чешет колдун подбородок. — Ты же свеженький, как мартовский подснежник. Судя по операционным шрамам и некоторым деталям, тебя сделали не раньше трех-четырех месяцев назад. И, что больше всего настораживает, ты совершенно не похож ни на один из некромеханизмов, известных мне, ни на одну химическую машину. Твоя плоть теплая и кажется совсем живой! И регенерирует с потрясающей скоростью! Клянусь, само легендарное творение Франкенштейна по сравнению с тобой — игрушка на пружине. Кто же этот волшебник, создавший такое чудо? Где он, и почему так меня не любит?!
И этого тоже не знаю. Я очнулся в развалинах какого-то дзота около двух
— Кто-то из мастеров уцелел и решил продолжить дело Аненербе… Быть может, скоро к моим воротам подойдет еще десяток таких вот очаровательных кукол? Что скажешь?
Ничего не скажу. Даже если бы знал… Проклятый колдун! Ненавижу эту мразь! И этого Гюнтера! Клянусь, придет время, прикончу обоих! Вот только от моих чувств они пока не испытывают ни малейшего дискомфорта.
Чародей задумчиво хмурится:
— И вот еще что. Твое ружье. Серия «Наследие Теслы»? Но такой модели я еще не видал. Мощная, точная, так и хочется пойти да поиграть в гром и молнию. И какая легкая! Пострашнее любого ручного гиперболоида. Откуда взялась такая радость? Еще одна загадка… Нет. Лишать тебя жизни глупо. Если только такое существо, как ты, имеет что-то общее с этим понятием. Я тебя… перенастрою. Ты отыщешь своего создателя. Или создателей. И убьешь. Потом, конечно же, вернешься. Задача сложная, но интересная. Никаких внешних устройств для настроек я на тебе не нашел. Значит, придется вскрывать черепную коробку.
Маг встает, весело потирая руки. Снимает со стены хирургические инструменты, угрожающе блестящие многочисленными лезвиями и зазубринами.
— У тебя череп стальной или из металлокостного композита? — с интересом спрашивает он, надевая серый фартук с темно-бурыми пятнами. — Мне нужно правильно подобрать пилу.
— Сам разберешься.
— Ну, тебе же хуже.
Словно вспомнив что-то важное, колдун откладывает инструменты на стол и отходит к маленькой тумбочке со старым граммофоном. Сквозь тихое шипение и потрескивание вскоре раздается симфоническая сюита Ханса Эйслера. Довольно крякнув, старик вынимает из тумбочки темную бутылку, закрытую пробкой. Если верить оленю с крестом на этикетке, то внутри добрый крепкий ликер «Егермейстер».
Хлебнув из горла, старик с довольной рожей натягивает резиновые перчатки по локоть, тем самым, разрушая мою последнюю надежду. Я думал, если постараюсь, смогу ударить колдуна током. Из последних сил пытаюсь сорвать ремни. Их края впиваются в плоть, натужно скрипят замки на болтах… Тщетно.
— Ты не против, если Гюнтер будет присутствовать? Ему очень нравится за таким наблюдать.
— Как угодно.
Металл острых инструментов холодит лоб, с него стекают густые теплые капли. Постепенно немеет шея, затем лицевая мускулатура. И только электрические импульсы заставляют голову слегка подергиваться. Но, к сожалению, магу это совсем не мешает…
Я иду навстречу солнцу. Его рассветные лучи искажают горизонт, укрытый фантомами горячего воздуха. Я не тороплюсь. Здесь некуда торопиться, проклятая равнина не хранит для случайного путника ни источника с водой, ни хоть какой-нибудь нормальной тени.
«Тень…» — повторяю всплывшее из подсознания слово. Помню. Большая, черная и прохладная. Тень от чего-то большого. Кажется, от башни… Воспоминания смутные, лишь обрывки образов, их короткие вспышки отдаются болью в голове. Холод лезвий… Красные глаза… Вонь химических реактивов… Оборачиваюсь, нет нигде никакой башни. Но она была, осталась далеко позади, уверен. Уверен, что память играет со мной.