Убей-городок

Шалашов Евгений Васильевич

– Так если вы уже все знаете, зачем мне еще о чем-то рассказывать? – усмехнулся я. – А уж если врачи подтвердили, что я к ним пьяным доставлен, о чем же еще говорить?

Врачи такого подтвердить не могли, равно как и опровергнуть: анализа крови на алкоголь никто не делал. Но пьяным я тоже не был, а это, даже если человек в бессознательном состоянии, видно невооруженным взглядом.

Незнакомый товарищ решил сменить гнев на милость. Вдумчиво почесав лоб, сказал с толикой угрозы в голосе:

– Ладно, Воронцов, с этим потом разберемся. Скажи-ка лучше: где в момент ранения находились твой пистолет и служебное удостоверение?

–

Пистолет в оружейной комнате, в дежурке, а удостоверение – в кармане брюк.

– Так, с пистолетом понятно. А где сейчас удостоверение?

– Не помню, – честно признался я.

Вот уж о чем я точно не думал, так это о своем удостоверении. А ведь это издержки жизни на пенсии. Что случится, если потеряю пенсионное удостоверение или паспорт? Получу новое, вот и все. А в той жизни, когда я был действующим сотрудником, свою «ксиву» хранил очень бережно. За потерю служебного удостоверения самое мягкое – строгий выговор, а не то и предупреждение о «неполном служебном соответствии». Огребешь такое – и ходишь целый год без премии и надежды на получение очередного звания. А бывало, что людей за утерю и увольняли. Помню, когда по выслуге лет уходил из органов, то с болью в душе наблюдал, как кадровичка кромсает мое служебное удостоверение ножницами…

– Воронцов, мать твою! – подскочил с табурета «политотделец». Выкатив глаза, начал орать: – Как это ты не помнишь, где твое удостоверение?! А если оно в руках у бандитов?! Ты знаешь, что бывает, если преступный элемент получает документы сотрудника органов?! Да тебя увольнять пора без выходного пособия!

Мне этот орущий дядька уже надоел. Решив плюнуть и на карьеру Лешки Воронцова, и на субординацию, открыл рот, чтобы послать нежданного хама куда подальше, но в разговор вмешался дядя Федя:

– В тумбочке его удостоверение. Я сам видел, что когда участкового с операции привезли, то сестричка его корочки туда и поклала.

«Политотделец» затих на пару секунд, но потом снова принялся орать:

– А почему служебное удостоверение в тумбочке?!

– А куда его лейтенант денет? В задницу сунет?

Ух ты, так это ж тишайший учитель черчения!

– Слышь, гражданин, а ты не нарывайся, – с угрозой в голосе сказал «товарищ из политотдела».

– А я и не нарываюсь. А вот некоторые сотрудники милиции, которые с порога гражданам хамят, они точно нарываются.

– Да я тебе, дед, хамить еще и не начал, – самодовольно сообщил «политотделец». – Вот упеку тебя на десять суток, тогда не будешь пасть разевать, когда не спрашивают.

Тимофей Данилович, кряхтя, спустил ноги с кровати, засунул ступни в казенные тапочки и, баюкая руку, до сих пор находившуюся на перевязи, подошел к моей кровати. Остановившись напротив моего «дознатчика», сказал:

– Так, говоришь, на десять суток упечешь? А жопа у тебя не треснет? А вот я в горком партии жалобу напишу, тогда и посмотрим, начал ты мне хамить или нет и могу ли я пасть без твоего разрешения раскрывать. Если ты сотрудник милиции, то вначале должен представиться, а к гражданам, которых ты защищать должен, обращаться строго на «вы».

– Шел бы ты, дед… то есть шли бы вы, дедушка, к себе да не вмешивались, – посоветовал «политотделец», слегка сбавив тон.

Но отставного учителя уже понесло:

– Парня в больницу привезли с ножевым ранением. А ты, вместо того чтобы расспросить, как дело было, начал на него бочку катить.

– Слушайте, дорогой товарищ…

Старый учитель по

сравнению с крупным «политотдельцем» выглядел как цыпленок против петуха. Петух – он и сильнее, и крупнее, но только почему-то испугался цыпленка.

– Что «слушайте»? – попер на дяденьку отставной учитель. – Я сам капитан в отставке, фронтовик. У меня два ордена, а ты мне «тыкаешь» да еще на десять суток грозишься упечь. Может, я с самим Дрыгиным в одном полку служил! [4] Да я не в горком – я в обком, да не жалобу накатаю, а сам в приемную Дрыгина позвоню. Скажу: что у нас за милиционеры такие служат, которые к своим товарищам, которые младше по званию, обращаются словно к скоту, а к больным ветеранам грозятся применить физическую силу? Посмотрим, что первый секретарь скажет, если узнает, что фронтовику грозят сутками, словно какому-то хулигану.

4

Дрыгин Анатолий Семенович – первый секретарь Вологодского обкома КПСС с 1961 по 1985 год. Во время Великой Отечественной войны был политруком роты, замполитом батальона, а потом и комбатом. С 1943 по 1945 год командовал стрелковым полком. Трижды ранен, имел шесть боевых орденов. В 1984 году удостоен звания Героя Социалистического Труда.

Похоже, угроза обратиться в обком подействовала. Мой «дознатчик» словно переменился в лице. Встав с места, принялся неловко оправдываться:

– Подождите, товарищ… Когда я грозился применить физическую силу? А про сутки, простите, вырвалось ненароком.

– Слышь, ты, тыловая крыса, а я вот как Анатолию Семеновичу все изложу, он сразу поймет, физической силой ты мне угрожал или в каталажку закопать сулил…

– Да в какую такую каталажку?! – почти вопил «политотделец». – Нагрубил, да, признаю. И на «ты» обратился, тоже виноват. Ну виноват, простите, погорячился. Так и что же теперь жаловаться-то на меня? Да еще и оскорблять? Почему это я тыловая крыса? Да я с шестнадцати лет работаю! У меня ни одного партвзыскания нет!

Я смотрел и малость охреневал. Вот если бы такое сделал дядя Петя, фронтовой разведчик, я бы не удивился. А тут старый чертежник, который, по его собственным словам, служил в саперном батальоне. Ни хрена себе! Нет, все-таки есть у фронтовиков нечто общее – наверное, они уже не боятся ни бога, ни черта, ни начальственного гнева, да и ничего другого. И мне стало стыдно. Лежу здесь, отвечаю на вопросы хама, да еще и виноватым себя чувствую.

– Фамилия твоя как? Звание? Должность?

– Зотов Иван Владимирович, капитан милиции, инспектор, э-э-э, по поручениям Череповецкого городского отдела милиции.

– А вот теперь, товарищ капитан, потрудитесь объяснить: почему вы так относитесь к младшему по званию?

– Да как я к младшему по званию отношусь? – недоумевал капитан.

– Обращаетесь к нему на «ты», а не по имени-отчеству. А вы ведь среди советских граждан находитесь. Вот что мы теперь станем думать о взаимоотношениях внутри милиции? Нездоровые это отношения, товарищ капитан. Вместо того чтобы поддержать раненого товарища, вы сразу начинаете обвинять человека в том, чего он не совершал. Вот от вас самого разит, как от пивной бочки, а вы на младшего лейтенанта поклеп возводите. Это нормально, если старшие офицеры являются в больницу в нетрезвом виде?