Убейте прохожего!
Шрифт:
Коновалов согласно кивнул и сказал: а как же!
– Проверяли. Только на подоконнике следов нет, а Михаил, который как раз в это время косил газон рядом с кабинетом, ничего подозрительного не видел… Нет, Василий Сергеевич, – он погрозил нам с бабушкой указательным пальцем, – я думаю, убийца проник в кабинет через дверь. И я скоро узнаю, как он это сделал!
– Как? – тут же спросила Анечка.
Рыльский ехидно засмеялся и захлопал в ладоши.
Хороший вопрос, согласился я, прямой и по существу. Может, в другое время я бы тоже, как и Максим Валерьянович, поаплодировал ему. Но сейчас мне хотелось
– Не беспокойтесь! – сказал ей Коновалов. – Узнаю как-нибудь! Если вы мне, конечно, поможете в этом.
Анечка сложила ладошки на груди и сказала: обязательно поможем.
Рыльский засмеялся еще громче.
– Итак, повторяю вопрос, – повысил голос Коновалов. – Что каждый из вас делал с пятнадцати ноль-ноль до шестнадцати сорока пяти, когда Анна вышла из кабинета?… Екатерина Николаевна! Прошу вас!
Бабушка согласно кивнула и сказала, что с трех часов до четырех двадцати смотрела телевизор. В четыре двадцать поднялась к себе в комнату поправлять мою постель.
– Игорь был там? – спросил Коновалов.
– Нет, – ответила бабушка. – Он был внизу. Когда в половине пятого я спустилась в зал, он о чем-то разговаривал с Максимом.
– Ничего необычного вы не заметили?
Немного подумав, бабушка произнесла решительным голосом:
– Нет, ничего.
– Спасибо. Анна, твоя очередь!
Анечка сказала, что вышла из зала почти сразу после начала трехчасовых новостей, а вернулась, так же как и вчера, в четыре сорок.
– Я открыла дверь в кабинет, – ее губы задрожали, – а там…
– Кто, кроме тебя, еще находился в зале?
Анечка протяжно вздохнула.
– Тетя Катя, Игорь, дядя Максим, – перечислила она.
– Ничего странного не заметила?
– Вроде ничего.
– Ладно. – Коновалов повернул голову в сторону Рыльского. – Вы.
Максим Валерьянович пожевал нижнюю губу, а точнее то место, где она должна была находиться, и сказал, что он, как и все остальные, смотрел телевизор. А после того как начался футбол, встал и прошелся по комнате.
– Ноги, знаете ли, затекли от долгого сидения. Да и спорт меня в последнее время мало интересует. А вот, бывало, когда играл Олег Блохин, форвард киевского «Динамо»…
– Вы заходили в кабинет?
– Нет.
– Почему? Ведь по условию эксперимента вы в это время должны были быть там! В чем дело?
Рыльский сказал, что потерял счет времени и потому опоздал.
– Опоздал, значит. Ага, ну хорошо, – удовлетворился ответом Коновалов. – И что было дальше?
– Дальше откуда-то явился Курочкин. Потом спустилась Екатерина Николаевна, а следом за ней и эта, – Максим Валерьянович пренебрежительно кивнул в сторону Анечки, – мадемуазель Худобина.
Я ахнул про себя: «Ничего себе: „откуда-то явился!“
– Да я из кухни вышел! – сказал я Рыльскому. – У меня еще стакан в руках был! Вон он стоит на камине, молоко уже, наверное, еще не скисло. Я когда в четыре двадцать спустился в зал, с бабушкой поговорил и сразу на кухню пошел, бутерброд с сыром делать! А вы говорите: откуда-то! Зачем так говорить?
– Значит, никто из вас до шестнадцати сорока в
– Конечно нет! – воскликнул я.
– Нет, – почти одновременно ответили бабушка с Анечкой.
Рыльский сказал, что на этот вопрос он уже отвечал.
– Ладненько, – Коновалов встал с дивана и с задумчивым видом прошелся по комнате. Остановился возле кресла, в котором сидел Максим Валерьянович, и, собираясь задать ему очередной вопрос, поднял указательный палец вверх.
– А вы-то сами, – первым спросил Рыльский, – где были с шестнадцати часов пяти минут, когда заглядывали в кабинет, до шестнадцати часов сорока минут, когда Аня вышла из него. А?
– Да, действительно! – присоединилась к вопросу бабушка. – Игорь почти все время провел на наших глазах, и то вы его подозреваете! А сами почти полчаса провели неизвестно где и молчите! Чего молчите?
– Да? – спросил я. – Чего?
Словно прохожий, которого окружила толпа шумных цыган с требованием позолотить ручку, Коновалов растерянно посмотрел по сторонам, не зная, что делать: то ли послать всех куда подальше, то ли как можно быстрее пойти туда самому. Решив никуда не ходить, он тихо спросил:
– Вы действительно хотите это знать?
Бабушка твердо сказала: да, хочу.
– В деталях?
– Естественно!
– Ну, хорошо, слушайте. – Коновалов оперся руками на подлокотники бабушкиного кресла и, слегка нагнувшись, громко прошептал: – В шестнадцать ноль пять я заглянул в кабинет, удостовериться: всё ли там в порядке. Потом зашел в туалет – собственно говоря, туда-то я и направлялся. Там я расстегнул пряжку, ширинку, снял, извините за интимные подробности, штаны, и сел на унитаз. Да! Чуть было про трусы не забыл! Сначала я снял штаны, потом трусы, а трусы у меня знаете какие: белые в красный горошек, и только после этого сел куда говорил… Прикажете продолжать?
Бабушка отрицательно покачала головой.
– Не хотите? Ладно, не буду, – охотно согласился Коновалов. – А вопросы ко мне еще есть?
– У меня есть вопрос, – поднял руку Романов. – Но только к Екатерине Николаевне, если не возражаете.
Бабушка не возражала. Она повернула к Романову лицо и сказала, что готова ответить на любой вопрос, если он не касается нижнего белья.
– Меня интересует другое, – ответил Романов. – В кабинете Анатолия Николаевича на стене висит фотография Виктора и балерины Анастасии Волочковой, если я не ошибаюсь. Они что, когда-то вместе танцевали?
Все, кто знали Виктора, сдержанно улыбнулись.
– Скажете тоже, – ответила бабушка. – Эта фотография была сделана на частной вечеринке, когда Волочкова приезжала к нам на гастроли. Их познакомил один Витин знакомый – антрепренер из Москвы. Они выпили по коктейлю и сфотографировались на память… А танцевать он никогда не любил, да и, признаться, не умел.
– Понятно, – разочарованно протянул Романов. – А я почему-то думал, что он был танцором.
«А может, и был, – заметил я про себя. – Это ведь во многом зависит от того, какие коктейли пить. Например, после коктейля, состоящего из старого французского коньяка и молодой русской балерины, говорят, не один солидный господин, разорившись на это удовольствие, скакал козлом по ресторанным танцплощадкам».