Убейте прохожего!
Шрифт:
– А… а… а для чего же вы его тогда арестовали? – спросила бабушка.
– Кто его арестовал? – удивился Коновалов. – Я? Извините, я его не арестовывал! Я просто сказал, что он поедет к нам в гости!
– Зачем?
– Я же говорю, у меня есть коллеги, которым не терпится задать ему несколько вопросов по этому делу. Без протокола.
Бабушка возмутилась.
– Что значит «без протокола»? – спросила она. – Вы его отпускаете?
– Да как вы не поймете! – потерял терпение Коновалов. – Я его не отпускаю! Отпустить можно того, кто арестован! А Романов свободный человек!
Бабушка помолчала какое-то время, словно на самом деле по памяти пересчитывала худобинскую посуду, потом сказала: «Да пошли вы!» – и, швырнув салфетку на стол, первой встала из-за стола.
Мне было плохо. Весь оставшийся вечер я с болью в сердце и тошнотой в желудке сидел на заднем крыльце дома и думал о том, что нет ничего тяжелее чувств бессилья и несправедливости. Когда ты точно знаешь, что этот человек убил девочку, и все знают, что этот человек убил девочку, но ни милиция, ни ты сам ничего не в состоянии сделать. Будь ты хоть трижды выбранным губернатором.
«Хотя трижды выбранный губернатор, наверное, смог бы, – немного поразмыслив, возразил я себе. – Он бы только мигнул раз – и Коновалов сразу нашел бы в кармане Романова украденную ложечку. Мигнул во второй раз – и прокурор передал бы дело об украденной ложечке в суд. Моргнул в третий – и суд приговорил бы Романова к пятнадцати годам лишения свободы с конфискацией имущества. Или к чему-нибудь другому, без конфискации, но, как бы там ни было, приговорил. А тут…»
А тут у нас на дворе, понимаешь, разгул власти закона, и как следствие – полная безнадёга.
Не спалось. Ворочаясь с боку на бок, я перебирал в памяти события прошедших дней и думал, думал, думал… Полночи мне не давала покоя одна и та же мысль: если Романов убил девочку, значит ли это то, что он мог убить Худобиных? Вроде бы да. Но как тогда быть с убийством Виолетты? Ее-то повесить он никак не мог! И если Виолетту повесил кто-то другой, не Романов, то кто? Рыльский? Бабушка? Анечка? А тут еще шпингалет кому-то понадобилось ломать. Зачем?
Поняв, что без снотворного не уснуть, я решил пойти в зал – выпить стакан коньяка. Оделся и, стараясь не разбудить бабушку, осторожно вышел за дверь. Проходя мимо комнаты, в которой спал Романов, остановился, заметив пробивающийся из-под порога луч света.
«Интересно, как же все-таки эти маньяки похожи друг на друга, – подумал я. – Скромные, вежливые, ничем не примечательные, серые, как домовые мыши… Аж блевать хочется!»
Я приоткрыл дверь. Романов лежал на высокой кровати и читал Чехова.
«Вот еще одна отличительная особенность маньяков. Нет среди них откровенных дебилов. Все куда-то поступали, где-то учились, что-то заканчивали. А некоторые из них, наверное,
Увлекшись своими мыслями, я не заметил, как вошел в комнату.
Романов поднял голову и увидел меня.
– Что вы здесь делаете? – широко раскрыв глаза, удивленно спросил он. – Что вам надо?
Хотел ему сказать, что от него, душегуба, мне надо только одно: чтобы он, душегуб, не мешал жить и взрослеть детям, как из-за кровати с пистолетом в руках выскочил Коновалов. Увидев меня, он, так же, как Романов, широко раскрыл глаза и, поперхнувшись на первом слове, спросил, что я здесь делаю. Приказал:
– А ну-ка подыми руки!
Обыскав меня, Коновалов спрятал пистолет за пояс.
– Слушай! – обратился ко мне. – Что у тебя за дурацкая манера ходить там, где не надо?
– А где вы хотели, чтобы я ходил? – обиделся я. – По этапу? Я, между прочим, в отличие от вас, гражданин начальник, живу в свободной стране и поэтому ходить буду там, где хочу! И вы мне, пожалуйста, не указывайте! Ладно?
– Но! Но! – повысил голос Коновалов. – Развыступался тут, бабушкин сынок! А ну, пошел вон отсюда!
– Опять вы указываете мне, где ходить, да? Я же просил!
– Тихо вы! – зашипел Романов. – Кажется, идет! Прячьтесь!
– Кто идет? – не понял я.
– Убийца идет! Давай, падай быстрее! – Коновалов положил мне ладонь на макушку и придавил вниз.
Так я оказался за кроватью. Упав на живот, прижался щекой к половику и уткнулся носом в нос романовского тапочка.
«Они ждут, что к ним придет убийца! – догадался я. – Но в связи с чем они решили, что убийца придет именно к ним и именно в эту ночь? И кто убийца? Рыльский? Бабушка? Анечка?»
Приподняв голову, я посмотрел на лежащего рядом Коновалова. Коновалов приложил указательный палец к губам и закрыл глаза, всем своим видом призывая лежать тихо.
«Неужели это бабушка? Или все-таки Рыльский?»
Отодвинув в сторону тапочек, я снова уткнулся лицом в половик.
Вот, услышал я, мимо дома проехала машина и ей вдогонку пролаяла собака, вот Романов, видимо, стараясь вести себя как можно естественнее, перевернул страницу, вот где-то в конце коридора скрипнула половица, потом еще одна и вот послышалось чье-то тихое дыхание.
«Бабушка? Анечка? Рыльский? Только бы не бабушка! Только бы не она!»
Коновалов напрягся. Его рука медленно сползла с груди и так же медленно потянулась к поясу.
Стало тихо. Едва я подумал о том, что такую тишину без натяжки можно назвать зловещей, как раздался пронзительный полный неподдельного страха визг Романова:
– Не смей приближаться ко мне! Борис Сергеевич!
Коновалов сорвался с места.
– Нож на пол! – крикнул он. – Руки за голову! Стоять, не двигаться!
«Анечка?»
«Бабушка?»
«Рыльский?»
Я выскочил из-за кровати сразу вслед за Коноваловым и встал рядом.
Это был Михаил!
Застигнутый врасплох появлением Коновалова, Михаил застыл на месте. Посмотрел на Коновалова, на меня, перевел взгляд на Романова и как-то сразу обмяк. Сделал глубокий вдох и, опустив плечи, понимающе кивнул.