Убежище, или Повесть иных времен

Ли София

условленному сигналу явился Дэнлоп (таково было имя нашего стража), и мы

перешли в другую комнату, где был приготовлен завтрак. Там же оказались

сундуки со всяческой одеждой, и Дэнлоп посоветовал нам привыкнуть к

мысли, что остаток жизни мы проведем в заключении. Отказываясь смириться, я

потребовала ответа, чьей властью он это делает. Он предъявил приказ,

подписанный королем и обязывающий его строго охранять нас и не допускать,

чтобы мы писали или получали

письма и поддерживали какую бы то ни было

связь с внешним миром. Пока он говорил, я пристально изучала каждую

черту его лица, но на нем была так явственно написана верность долгу, что я не

отважилась на попытку подкупить его, тем более что при неудачной попытке

он сообщил бы об имеющихся у меня средствах и я бы моментально

лишилась их.

Прошло всего лишь несколько утомительно однообразных дней, и мои

надежды угасли, я пала духом. Увы, разум мой не обладал более живой

пылкостью и неистощимым запасом молодости — расцвет его миновал, пыл угас.

Печальная правда жизни рассеяла яркие грезы воображения. Все доступные

человеку блага настолько утратили ценность в моих глазах, что свобода

сделалась самой существенной частью моего небольшого достояния. Я не могла

более полагаться на счастливый случай и сразу поникла под грузом

печальной уверенности. Мне не было отказано в книгах, но я напрасно склонялась

над ними: мысли мои по-прежнему устремлялись к утраченному благу

свободы и чувства, отвергая самого возвышенного автора, ловили звуки

небрежных шагов скучающего часового и песенки, что он насвистывал. Была ли моя

дочь более решительна, чем я, или только делала вид, оберегая меня от

отчаяния, — я не могла сказать с уверенностью, но в речах и манерах она была

неизменно спокойна. С помощью множества ласковых уловок и хитростей она

заставляла меня заниматься каким-нибудь рукоделием, пока она читает

вслух, или читать, пока она работает, не желая замечать моих печальных

раздумий, не видеть которых было невозможно. Я была благодарна судьбе за

эту оставленную мне радость. Открывая поутру глаза и видя ее перед собой, я

все еще могла благословить это утро. Каждую ночь я благодарила Бога за то,

что Его милостью она по-прежнему засыпает подле меня.

Прошло два томительных месяца в смутных и неопределенных планах.

Бессменный Дэнлоп, бдительный и учтивый, не подавал повода к жалобам и

был недоступен соблазну, но я заметила, что теперь, словно ограждая себя от

соблазна, он ни на миг не оставался наедине с нами.

Невозможность составить представление о наших часовых, пока они

отделены от нас двойными дверями, и опасность неудачи

при попытке подкупить

кого-нибудь из них время от времени занимали мое внимание, но разум не

может навсегда приковаться к одной мысли или отдаленному, неясному плану.

В моем усталом мозгу внезапно, к великому моему облегчению, зародился

новый план. Хотя весна только еще наступила, погода стояла на редкость

прекрасная, и снисходительность в обращении с нами дала мне некоторую

надежду, что нам будет предоставлена хотя бы ограниченная возможность

совершать прогулки в каком-нибудь садике внутри крепостных стен. Таким

образом я могла бы изучить лица наших часовых и, если в ком-нибудь из них

замечу хоть искру человеческой доброты, найти способ показать ему какую-

нибудь драгоценность и тем дать понять, что готова щедро вознаградить его,

если он отважится оказать нам помощь. Моя хромота не препятствовала

хождению, хотя и лишала меня удовольствия от прогулки. Рассмотрев свой план

со всех сторон и не видя ничего, что мешало бы мне сделать попытку, я

решилась высказать свою просьбу. Прошло несколько тревожных дней, и я узнала,

что разрешение дано и на условиях, о которых можно было только мечтать.

Дэнлоп осведомил меня, что мы должны гулять порознь, чтобы остающаяся

несла ответственность за отсутствующую, которая может находиться в саду

не более часа и при этом ежеминутно должна быть у него на глазах.

Ограничения эти были очень умеренны, и я радостно приготовилась воспользоваться

полученным разрешением до того, как отважусь отправить дочь. Я была

уверена, что смогу, по крайней мере, выяснить, насколько высоки и прочны

стены и где расположен замок. Дэнлоп с двумя стражниками сопровождал меня.

Я кинула быстрый взгляд на часового в галерее, но его лицо не выражало ни

мысли, ни чувства, ни даже любопытства. Старомодная планировка

маленького садика и его запущенность ясно указывали на то, что обветшалое здание,

где мы помещались, служило только тюрьмой, каково бы ни было его

прошлое. Окружавшие его стены были полуразрушены и не очень высоки. Внизу

находился ров, по-видимому, сухой. С одной стороны террасы мне на

мгновение открылся угол башни, напоминающей Виндзорский замок, но я не

решилась произнести ни слова, дабы не вызывать подозрений, и вскоре вернулась

к себе, ни о чем не спрашивая. Вслед за мной на прогулку вышла дочь, и, так

как мы пользовались предоставленным нам послаблением всякий раз, как

нам позволяла погода, это, по моим наблюдениям, благотворно сказывалось