Убить, чтобы воскреснуть

Арсеньева Елена

Он не ушел. Однако, когда универмаг закрылся, Альбина его больше не видела. Сразу стало скучно, настроение рухнуло, будто карточный домик. И главное, уйти нельзя, надо торчать, как дуре, на этой дурацкой витрине! Еще хорошо, что сейчас зима, манекены работают всего на час дольше, чем весь универмаг, а летом пришлось бы кривляться дотемна! Катюшка мигом заметила ее состояние и прилипла к стеклу.

— Ого, — присвистнула, вглядываясь в темноту, — наш-то друг, оказывается, не из слабонервных! Похоже, он крепко клюнул на живца! — Катюшка хихикнула, довольная

своим каламбуром. — В смысле, на живого манекена. В смысле, на тебя, Альбуся!

Вообще-то Альбина терпеть не могла, когда Катюшка так ее называла: бабуся какая-то, но сейчас она даже забыла огорчиться по поводу несчастья носить такое имя, от которого невозможно образовать нормальную уменьшительную форму.

— Ты имеешь в виду… — шепнула нерешительно.

— Да, да! — кивнула Катюшка, упругой походкой возвращаясь к рабочему столу. — Он сел в очень недурственный «фордик» и по-прежнему не сводит глаз с витрины. Иначе говоря, с тебя.

— А может, с тебя? — усомнилась суеверная Альбина, однако Катюшка со знанием дела покачала головой:

— Вот увидишь!

И Альбина в самом деле увидела: когда истек этот бесконечный час и они с Катюшкой вышли на улицу, нарочно решив обойти универмаг не дворами, как всегда, а с фасада, именно рядом с ней распахнулась дверца молочно-белого «Форда», именно на нее глянули ласковые карие глаза, именно ей было негромко сказано: — Привет… Можно тебя подвезти?

Альбина растерялась. Его голос из теплой полутьмы салона звучал странно-интимно. Она не была избалована такими приглашениями, такими голосами… И до сих пор еще ныло на самом дне души воспоминание о том, как ее «подвезли» несколько лет назад. Тогда Альбина совсем недавно приехала в Москву и стояла на обочине дороги, поджидая тетю Галю, которая собиралась сходить с племянницей в милицию и оформить временную прописку. Наклонилась, дурочка-провинциалка, к открывшейся дверце «Волги», которая вдруг остановилась рядом. Два парня с невинным видом спрашивали, как проехать к какому-то там заводу, а Альбина попыталась их уверить, что завод этот вовсе не на Щелковской, а на Пресне.

Она и ахнуть не успела, как грубые руки втянули ее в машину — и та понеслась по шоссе под хохот довольнехоньких парней.

— Вы что, вы что? — бестолково закричала она и умолкла, увидев у самой своей щеки кривое лезвие ножа.

— Не шуми, — поморщился рыжий, сидевший рядом с Альбиной, и приобнял ее за плечи. — А то уйдешь вся полосатая. Кому это надо? Лучше ложись по-быстрому, ну?

Альбина от страха впала в какой-то полуобморочный ступор. Голос пропал, а нож, маячивший около щеки, отбивал малейшую попытку сопротивления.

«Перережут горло и выбросят на дорогу!» — эта мысль окончательно парализовала ее сознание и тело.

Не сводя глаз с ножа, она опрокинулась на сиденье, неумело растопырила колени.

— Что, любишь, когда тебя раздевают? — хмыкнул парень, отдавая нож приятелю, который перегнулся с переднего сиденья, внимательно наблюдая за происходящим. — А ну, закинь ногу на спинку! — И грубо рванул на Альбине трусики.

Легонькая хлопковая одежка распалась на два белых треугольничка. Помахав ими в воздухе,

парень брезгливо искривил свое веснушчатое лицо и отбросил жалкие тряпочки.

«Как же я пойду без них?» — ужаснулась Альбина, а потом все тело ее пронзила боль. Она едва успела зажать рот ладонью и проглотить крик.

— Черт!.. — обиженно воскликнул рыжий, неуклюже привскакивая на колени и принимаясь отирать себя обрывками трусиков. — Да она целка оказалась!

— Повезло тебе, — меланхолически отозвался водитель. — В наше-то время… это не каждому так повезет!

— Блин! Да на хрен мне такое везение! — чуть не со слезами возопил насильник. — Я вон джинсы испачкал кровищей!

— Ну, без крови такие дела не делаются, — философски заметил водитель. — А штаны снять надо было, в штанах кто трахается?

— Хорошо, хоть «молнию» расстегнуть не забыл! — хохотал-заливался темноголовый, стриженный под нуль сидевший рядом с водителем. — Ой, не могу, держите меня четверо! Чтоб в Москве… посреди дороги… целку подобрать?! Ну, Толик, это только тебе так повезти могло!

— Чего регочешь, козел? — дрожащим голосом огрызнулся рыжий Толик, пихая Альбину так, что она почти скатилась с сиденья и замерла в нелепой позе, трясущимися руками пытаясь одернуть платье. — Кто же знал, что на обочине девочка стоять будет? И юбчонка на ней вся прозрачная была, я думал…

— Эй вы, ублюдки! — возопил вдруг водитель, придерживая руль одной рукой и полуооборачиваясь назад. — Хотите сказать, чехлы мне изгадили? Ну, увижу хоть одно пятнышко…

— Ты лучше на дорогу смотри, — предостерег бритый. — Не хватало еще из-за твоих чехлов врубиться тут!

Альбина осмелилась шевельнуться, встала на четвереньки — вдруг увидела около самого лица ручку на дверце. Не раздумывая, вцепилась в нее, нажала, метнулась всем телом вперед.

Что-то жестко чиркнуло по локтям, по коленям. Все гудело вокруг.

Свист, визг тормозов, хохот…

— Дура, задницу прикрой! — заорал кто-то хохочущим голосом.

В глазах мигала красная мгла. Альбина слепо ползла вперед, пока не уткнулась лицом во что-то мягкое, пыльно-прохладное.

Зелень… трава газона!

На четвереньках, с неожиданным проворством ринулась к темной разлапистой массе, маячившей впереди. Вломилась в нее, дрожащими руками отводя от лица какие-то хлесткие прутья. Да это же ветки. Ветки кустарника!

Тупо, упорно забивалась она в самую гущу неожиданного укрытия. Сжалась в комок, с трудом восстанавливая дыхание.

Вдруг, суматошно вскинувшись, выглянула.

Мимо изредка проносились по шоссе машины. У обочины пусто! Серая «Волга» исчезла!

Альбина опять нырнула в спасительную зеленую тень. И сразу колени и локти загорелись огнем. Конечно, все до мяса содрано. Сукровица наплывает на забитые грязью ссадины. И ползут по бедрам, внутри, ручейки крови…

Чуть не час отлеживалась тогда в кустах Альбина, будто раненое животное, боясь выйти — и собираясь с силами сделать это. Почему-то не было слез — ее изредка били сухие, мучительные рыдания, да и их она принуждена была глушить, смертельно боясь, что даже здесь, в этом пустынном месте, их может кто-то услышать… кто-то может узнать о том, что с ней случилось.