Убить футболиста
Шрифт:
— Херектика, — огрызнулся на рассуждения Громова хозяин кабинета. — У меня это дело вот где уже сидит. — И Шлыков резанул себя ладонью по горлу. — Ведь ясно как божий день, что никакая коммерция здесь ни при чем, и Раковского его же баба заказала. Как говорится, ничто не ново под луной. Вон, я на днях газету купил, а там статья про итальянского модельера Гуччи. Его в марте девяносто пятого киллер у дверей офиса подстерег и классически замочил — три «маслины» в грудь и контролька в набалдашник. Так знаешь, кто киллера этого отрядил?
— Кто — Папа Римский? — спросил Громов, который в силу разных причин газету с упомянутой статьей не читал, а Сашка, который был обязан
— Какой, к черту, Папа! Бывшая супруга модельера с красивым именем Патриция. Она, когда с ним развелась, добилась, чтобы он ежегодно отстегивал ей почти девятьсот тысяч долларов. Но бабы — народ жадный. Вскоре этих денег ей стало не хватать, и она решила захапать все состояние бывшего супруга. А это — сто двадцать лимонов! Через одного гостиничного халдея она вышла на человека, который вызвался за двести штук «бачков» замочить ее бывшего благоверного. Вот и вся история. А рассказал я ее тебе потому, что она почти как две капли воды похожа на нашу — с Раковским. Потому как и здесь главный мотив преступления — офигенные бабки. Только в нашем случае не такие большие, как у Гуччи, но и не маленькие для матушки-России. А вообще эта сучка — Людка Раковская — баба не промах. Упорно настаивает на том, что ее мужу какие-то неизвестные личности угрожали. А сама, по словам соседей, в последнее время только и делала, что с ним ругалась. Судя по всему, он догадался о ее шашнях с этим парнем и хотел развестись. А для нее это значит — прощай, красивая жизнь. Вот его и приговорили. Людка натравила на супруга своего придурошного любовника, а сама вроде бы осталась в стороне. Парень настолько в нее втюрился, что расколоть его на «чистуху» против Людки весьма затруднительно. Я с ним разговаривал — бурчит, сучок, под нос: «Не знаю, не видел». Даже если его к стенке удастся прижать, Людку он никогда не сдаст.
— Ты сначала прижми, — усмехнулся Громов.
— В том-то и дело, что не так это просто. Хорошо бы запереть его, как положено, на трое суток да хорошенько здесь обработать. Наверняка бы сломался. Но нельзя. У этой Людки родной брат в Министерстве юстиции работает. Враз шум поднимут.
— Значит, надо учиться работать без мордобоя. Трудно, конечно, но что поделаешь?
— Ты что, лечить меня приехал? — недоуменно спросил у гостя Шлыков. — Мало того, что следак из прокуратуры лечит, теперь и ты туда же?
— Очень надо. К тому же тебя все равно не вылечишь. Ты мне лучше расскажи, кого вы в круг подозреваемых по делу Раковского включили. Кроме его благоверной и ее малолетнего паренька.
Видимо чувствуя, что разговор намечается серьезный и у его гостя есть какие-то важные новости по этому делу, Шлыков настроился на деловую волну и даже закурил очередную сигарету.
— Подозреваемых мало. Со стороны бабы вообще никого. А вот у парня этого, любовника ее Андрея, есть пара дружков с сомнительными связями. Один, некто Емельянов Егор, имеет несколько приводов в милицию, нигде не учится. Папаша у него коммерсант, вот и содержит сына-оболтуса. Другой дружок — Очкасов Леонид. Этот тип посерьезней. Служил в армии — в десантуре, затем устроился охранником в одну фирму, но его оттуда выгнали за пьянство. Сейчас работает в рекламном агентстве курьером.
— А кто из этих двоих теснее всего общается с Андреем?
— Очкасов. Кстати, именно благодаря ему Андрей устроился водителем к Раковскому. У Очкасова с покойным одно время сильная дружба была. Но затем что-то у них расстроилось.
— Понятно: там, где большие деньги, дружбы не бывает, — мрачно резюмировал Громов. — У тебя все?
— Вроде все. Хотя
— Все правильно — там же крутился совсем другой человек.
— Кто? — вскинул вверх брови Шлыков. — Громов, не тяни, я же вижу, что ты что-то знаешь. Неужели пальчики на стволе заговорили?
— Малость не угадал. Клеймо на стволе привело меня к человеку, который этот ствол два месяца назад привез из Псковской области. А незадолго до убийства Раковского ствол у него свистнули. И сделал это некто Андрей Матвеев, по призванию — наркоша. Кстати, у него светлые волосы, он носит джинсы и кожаную куртку. Тебе это имя что-то говорит?
— Нет, не знаю такого. Хотя какая разница. Надо немедленно брать его в оборот. Где у него хаза?
— Рядом с Черемушкинским рынком, на котором он работает.
— Тю, так отсюда до этого рынка езды минут двадцать. Ты на колесах? Тогда сейчас и едем. Я только шефа пойду предупрежу. — И Шлыков, вскочив со стула, выбежал из кабинета.
Оставшись один, Громов решил утолить давно мучившую его жажду и потянулся к стоявшим на подоконнике графину с водой и стакану. И хотя последний являл собой не самый стерильный предмет в этом зачуханном кабинете, однако другой посуды Громов не нашел и, превозмогая брезгливость, воспользовался тем, что было. Налив почти полный стакан, Громов поднес его ко рту и уже собирался опорожнить, как рука сама внезапно замерла на половине пути. Из стакана несло натуральной водкой, спутать которую нельзя было ни с чем. Оценив по достоинству смекалку местных оперов, которые таким образом скрывали свои алкогольные пристрастия от посторонних лиц, Громов вернул графин вместе со стаканом на прежнее место.
Так и не утолив жажду, он подвинул к себе стоявший на столе телефон и набрал номер своего служебного телефона. Он решил проверить, управился ли за эти часы со своим заданием Дробыш. Как ни странно, но трубку на другом конце провода поднял именно он.
— Ты уже на месте? — не скрывая своего удивления, спросил Громов. — Ловко. Все успел сделать?
— Ты это о чем? О бабе? — вопросом на вопрос ответил Дробыш.
— Нужна мне твоя баба! Меня жмурик интересует.
— А что с ним сделается? Лежит себе, ждет, когда его формалином накачают. Привет тебе шлет.
— Ладно, некрофил, кончай паясничать. Пальчики «откатал»?
— Естественно. Вот сижу — дактилокарту оформляю. Завтра с утра начну пробивать.
— Какое там завтра? Надо сегодня! — возмутился Громов.
— Да ты что, в своем уме? Посмотри на часы — рабочий день уже заканчивается, а мне в Черемушки пилить? — попытался возразить Дробыш. Он говорил о Главном информационном центре МВД в Новых Черемушках.
— Во-первых, до конца рабочего дня больше трех часов, а во-вторых подожди с ГИЦем, съезди сначала на Белинку и пробей эти пальчики по нашей картотеке.
— К чему такая спешка? Все равно сегодня получить ответ не удастся, — продолжал сопротивляться Дробыш.
— С твоими темпами нам и через неделю это не удастся! — взорвался Громов. — Поэтому поедешь сегодня. А чтобы это дело ускорить, зайди к Косте Голику и скажи, что Громов просит дать результат как можно быстрее.
— Здрасьте! Костька за здорово живешь даже жопу свою чесать не будет. Ему бутылку надо будет ставить! — заволновался на другом конце провода Дробыш.
— Вот и купишь, — ответил Громов. — А то привык все тяп-ляп делать. Как говорил Островский: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно…»