Убить футболиста
Шрифт:
Громов ответил не сразу. Виновато улыбнувшись участковому, он жестом пригласил бомжа следовать за собой и отошел на несколько шагов в сторону. Оставшись с Хариным наедине, он начал разговор издалека:
— Я слышал, вы бывший моряк? Не скучаете по морю?
— А вы хотите вернуть меня к моей профессии? Если да, то я готов служить кем угодно — хоть юнгой, моющим гальюны. Если нет — не травите душу.
— Просто удивительно, что среди бомжей можно встретить даже профессиональных моряков.
— Среди бомжей, товарищ опер, можно встретить кого угодно. Даже
— А спортсменов среди вашего брата много?
— Тоже встречаются.
— Например?
Харин на секунду задумался:
— Хотя бы Виктор Полынников, бывший чемпион Советского Союза по плаванию. Когда он стал обузой для родственников, те сдали его в дом ветеранов, а он оттуда сбежал. Сейчас бомжует в районе Белорусского вокзала.
— А как насчет футболистов — попадаются?
— Есть и футболисты. Например, Сергей Кадилин. Наверное, слышали про такого нападающего московского «Спартака» и сборной Союза?
— Безусловно. Что же с ним произошло?
— В точности не знаю. Мне известно лишь, что в восемьдесят седьмом году он в последний раз стал чемпионом Союза, потом из «Спартака» ушел. Из спорта его турнули, он стал пить, развелся. А год назад лишился квартиры и стал бомжевать.
— А что случилось с его квартирой?
— Подробностей я не знаю. Слышал только, что лишился он ее за какие-то долги.
— Он сейчас в Москве?
— Конечно. Неделю назад вместе с ним получали жратву на Ново-Басманной. Есть там такая церковь Петра и Павла.
— Потом куда отправились?
— Потом мы расстались. Куда отправился Кадилин, я не знаю, а я — в ночлежку на Гиляровского.
— Что же вы тогда делаете в этой развалюхе? — Громов кивнул в сторону нынешнего харинского пристанища.
— А мне тамошние порядки не нравятся. Казенщины много. То ли дело здесь — сам себе хозяин.
— С Кадилиным вы с тех пор больше не встречались?
— Почему же? Вчера видел его недалеко отсюда — на Земляном Валу.
— Если не трудно, опишите, как он выглядел.
— Хреново. Впрочем, не хуже, чем я. Из одежды на нем серый пиджак, такие же брюки, темная рубашка. Костюмчик он когда-то из Испании привез, а теперь на него без слез не глянешь.
— Не подскажете, где его можно разыскать?
— Я же говорю — Кадилин птица вольная, где сытно, там и кормится. Ночует по чердакам и подвалам. Иногда, правда, к дружку какому-то захаживает, но кто он и где обитает, я не знаю.
Харин докурил сигарету и, бросив ее под ноги, раздавил подошвой своего резинового сапога. Громов понял, что вытянуть что-то еще из этого человека ему вряд ли удастся, и протянул ладонь для прощального рукопожатия.
СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ
Сиротливо примостившись на одном из сидений полупустого троллейбуса, Сергей Кадилин глядел в окно. Было около десяти часов утра, и столица жила в привычном ритме трудового дня. Проплывавшее за окном Садовое кольцо было запружено автомобилями, в основном иномарками. Прямо возле окна, у которого
«Вот они — нынешние хозяева жизни, — глядя на парня, думал про себя Кадилин. — Молодые, энергичные, рисковые. Торопятся жить, потому что знают — при такой жизни можно и не успеть. Сегодня ты пан, а завтра — пропал. Выйдет как-нибудь утром такой вот паренек из подъезда, а его с чердака из винтовки. И кончится красивая жизнь с шампанским, девочками и заграничными курортами.
Эх, Кадилин, а ведь каких-то пятнадцать лет назад ты тоже пил шампанское и имел длинноногих девиц. И объездил почти пол-Европы. Куда все это подевалось? Если бы в восемьдесят седьмом суки-чиновники из Совинтерспорта отпустили тебя в австрийский «Рапид», глядишь, ты бы сейчас не сидел в этом гребаном троллейбусе, а катался бы на горных лыжах в белоснежных Альпах».
Мысленно ругать функционеров от спорта, коих на своем футбольном веку Кадилин повстречал предостаточно, стало с некоторых пор неотъемлемым атрибутом его размышлений. Даже выпивая в компании, он обязательно поднимал первый тост за то, «чтобы они (чиновники) быстрее околели». Поводов к этому у Кадилина было много. За все годы, пока он играл в футбол, у него так и не сложились нормальные отношения ни с одним из спортивных чиновников. И виной всему был его характер — строптивый, прямолинейный.
Если многие его коллеги в общении со спортивными функционерами умели наступить на горло собственной песне, то он этого делать не умел, да и не хотел. В итоге он все привилегии — спортивные звания, квартиру, машину — получал одним из последних. Руководствовался принципом своего любимого писателя Михаила Булгакова: «Никогда ничего не проси». Он и не просил. Ему ведь казалось вполне справедливым: если он классно играет в футбол, приносит пользу своей родине, значит, и она должна его ценить. Однако родину олицетворяли чиновники, для которых его самоотверженность ничего не значила.
В конце восьмидесятых, когда первые советские футболисты начали официально уезжать за рубеж для выступлений в тамошних клубах, могла измениться и судьба Кадилина. В восемьдесят седьмом на него положил глаз австрийский «Рапид», в котором уже год как играл еще один бывший спартаковец — Сергей Шавло. Однако в Совинтерспорте кандидатуру Кадилина «зарубили», и он в сердцах уехал в Ярославль — играть за местный «Шинник». Там он отыграл пару сезонов и за все это время ни разу не вспомнил о людях, которые совсем недавно вершили его судьбу. Но в начале девяностых сама жизнь вынудила Кадилина вновь искать встречи с ними.