Убить Горби
Шрифт:
Однажды, еще до отбытия в логово потенциального противника, им намекнули, что история с часами американского «дон Жуана» вышла для всех боком. Партийный босс обещания свои подзабыл, а те, кто не был связан обещаниями или чувством благодарности, решили служебный рост «мушкетеров» притормозить.
Вовкина карьера могла быть куда стремительней и перспективней. Но их с Пашкой решили упрятать подальше от высокого начальства. Хорошо еще, что дело кончилось так… Пашке вообще повезло – загранкомандировка, нелегальная работа. Мечта любого советского человека. Кабы не перестройка, да не борьба Горбачева с железным занавесом, все было бы еще круче.
Олега репрессии не коснулись. Ему вроде как удалось отмазаться. Не было его с ними на Арбате при похищении племянника Рейгана, поскольку он дежурил в аэропорту. Формально привязаться было не к чему.
Вечерами попивая виски с колой в нью-йоркской квартире, он размышлял про их дружбу, вспоминал Вовкину свадьбу и бегство на моторной лодке от речной милиции, другие похождения, Батю, подарившего молодоженам песню с ансамблем. Но никогда он не думал о судьбе Родины, о том, что происходит сейчас в руководстве и как дальше будет развиваться его карьера. Он привык к образу жизни американского рантье.
Контора напомнила о себе неожиданно и жестко. В магазине «Zabars», что на Бродвее, к нему подвалил восточного вида мужик в кожаной куртке и, толкнув в бок кулаком, на чистом русском предложил выйти на улицу поговорить. Пашка сделал удивленное лицо, но не сумел испугаться и, отставив в сторону корзинку, проследовал за ним.
Миновав аппетитные прилавки с фруктами и овощами, незнакомец остановился у газетного киоска.
– В почтовом ящике на авеню Колумба возьмешь конверт. Прямо сейчас. Потом соберешь вещи и отправишься на вокзал, где сядешь в поезд до Вашингтона. В корпункте ТАСС спросишь Анатолия Сергеевича Хоботова. Он сообщит, что делать дальше. И еще: девке своей не звони, не пиши, прощаться даже не думай. Забудь. Все ясно?
Очень странно он говорил, почти не открывая рот.
Не понравился он Пашке сразу. Захотелось удушить. На занятиях по общению с агентами все обращались друг с другом подчеркнуто корректно, беззлобно, а этот… Настроение испортилось, охватило невиданное ранее ощущение тоски. Справившись с приступом ярости, Пашка сказал в ответ видимо то, что должен был сказать:
– Вы, очевидно, обознались. Сегодня это уже не первый случай, когда меня принимают «не за того парня». Похоже, внешность у меня чересчур ординарная.
– Простите, обознался. В последнее время стало садиться зрение. До свидания.
Мерзкий тип как ни в чем ни бывало откланялся и, посвистывая, следуя дурацкой привычке, присущей здешним неудачникам, бодро зашагал прочь.
«Где же я видел этого урода?» – думал Пашка, лихорадочно копаясь в памяти.
В мучительных размышлениях прошла показавшаяся ему целым часом минута и, наконец, его осенило: под Москвой, на Десне! В каком это было году? Неужто тот самый предводитель деревенских?
– Эй, товарищ! – громко крикнул вслед удалявшемуся вверх по Бродвею связному Пашка.
Тот остановился, обернулся. В глазах читалось непритворное удивление.
– Товарищ, подойди-ка сюда.
Связной не спешил, видимо, раздумывая, как реагировать на столь нахальное предложение. Но долг победил возмущение и обиду, и он вернулся.
– Я тебе что, собачка? – прошептал он, буравя Пашку взглядом.
– Теперь я уверен: это ты. Ну, здорово, колхоз!
– Чего? – Парень опешил.
– Помнишь
Круто развернувшись, Пашка зашагал прочь, посмеиваясь, воспоминая о том, с каким выражением лица оставил «товарища по оружию».
В Вашингтоне ему на словах сообщили, будто существует некий план комплексных мероприятий по дезориентации советского руководства в политическом пространстве. Одним из главных врагов СССР был назван Рис Эрлих, профессор политологии, якобы приближенный советник американского посла в Советском Союзе. Он содержал целый штат аналитиков, объединенных в «Фонд геополитических исследований Риса Эрлиха», или сокращенно «EF» – «Фонд Эрлиха». Среди этих ребят было немало выходцев из нашей страны, в основном ученых, аналитиков, людей, прекрасно ориентирующихся в ситуации в СССР, способных с максимальной точностью расшифровывать эзопов язык нашей партийной элиты и улавливать логику исторических процессов в нелогичных с виду действиях руководства.
В свое время, еще при Рональде Рейгане, через подобные фонды финансировались противостоящие мировому коммунизму силы наподобие никарагуанских «контрас», а также осуществлялись поставки оружия Ирану в обмен на американских заложников. Американскому правительству было не с руки открыто сотрудничать с террористами и бандформированиями, да и поставлять оружие в какую бы то ни было страну президент США без одобрения Конгресса не имел права. Так что без проправительственных «частных» фондов вершить великие политические дела было бы затруднительно.
Фонд Эрлиха, поначалу вполне безобидный, был взят на заметку «большими» людьми из Вашингтона, что дало ему шанс сыграть немаловажную роль в реализации «идеи фикс» господина Рейгана, решившего, что перспектива победы над «империей зла» оправдывает любые средства.
В либеральных кругах репутация шефа Фонда была испорчена, особенно после скандала с американским оружием в Иране, когда Рейган сдал своих бывших помощников общественности – дескать, было дело, но я ни при чем… Однако Рис Эрлих на эту тему долго не комплексовал. Надо было всего лишь освежить круг общения, сменить партнеров по игре в гольф и теннису, взять в привычку посещать клубы и рестораны, куда не ходят политические белоручки. «Красношеи», или консерваторы-патриоты, приняли Эрлиха как родного, а он, наконец, окончательно обрел себя в системе непримиримых борцов против всего коммунистического и вообще всего не американского.
Павлу Семенову надлежало проникнуть в эту систему и принять участие в ее разрушении. Способ проникновения – рекомендация от сотрудника советской разведки, столь изящно втершегося в доверие к господину Эрлиху, что тот всерьез рассматривал возможность дать свое благословение на законный брак советского нелегального товарища со своей единственной дочерью. Не ясно было, действительно ли Пашкин коллега влюбился в американку, но вероятность такую исключать неразумно. Это раньше, в Москве, все иностранки, а уж тем более гражданки США, представлялись ему инопланетянками. На поверку оказалось, ничего особенного в них нет. Пытаются казаться более эмансипированными, чем наши, но по сути все желают одного: семьи, стабильности, любящего мужа. Правда, о детях начинают говорить чуть ли не на первом свидании.