Убить в себе жалость
Шрифт:
Члены группы одновременно кивнули.
— Вы забыли определить минимальное количество слов, — язвительно заметил Яцкевич, неотрывно глядя на стоящего возле стола полковника. Он все еще не верил, что с минуты на минуту ему придется вспомнить школьные годы и писать изложение. Затея полковника Рожнова ему явно не понравилась, он не видел в ней смысла. Ему захотелось встать и на вопрос начальника — зачем он это сделал — ответить, что, будучи в своем уме, просто составил компанию идиоту-полковнику.
— Чем меньше вы напишете, — предупредил
— Это по алфавиту, — моментально отреагировал Яцкевич, — но не по значению.
— Да нет, именно в том приоритете, который я подразумевал. Я внятно говорю?
— Почти по тексту, — в очередной раз дерзнул Яцкевич.
— Итак, два часа, — прерывая дерзкого бойца, Рожнов вздернул рукав пиджака и отметил время.
Андрей, переглянувшись с Оганесяном, хмыкнул: два часа. Да за это время можно написать пару рассказов. И взялся за ручку.
Полковник перехватил его взгляд и ответил красноречивым взглядом: "Ну-ну, посмотрим, сколько листов ты испортишь, острослов".
Первым психанул тот же Андрей Яцкевич, когда полковник ненадолго отлучился из комнаты. Прошел всего час, а Андрей исчеркал уже все листы.
— Мы занимаемся идиотизмом! — Он подошел к Тимофею Костерину, стараясь заглянуть через его плечо. — Тимоха, ты уже похвалил себя? Дай списать, — совершенно серьезно потребовал Яцкевич.
— Мне нечем хвалиться, — ответил Тимофей, прикрывая рукой исписанные листы, — я обхаял себя как только мог.
— Черт! — выругался Яцкевич. — Что за дурацкая затея! Дайте кто-нибудь переписать! Мы же команда! — Он обвел "курсантов" взглядом. — Ну хотя бы начало. Кто даст? Олег, ты самый положительный, дай!
Шустов отрицательно покачал головой. Ему самому затея полковника показалась чересчур оригинальной. Во всяком случае, думал он, Рожнов мог бы освободить его, как командира группы, от этой писанины.
— Андрей, — позвал Яцкевича Белоногов, — спиши у меня.
— Друг! — Яцек бросился к Сергею и буквально вырвал у него из рук лист бумаги. Вернувшись на свое место, Андрей начал торопливо переписывать, изредка качая головой. — Неужели я такой плохой? — скороговоркой бросал он, то и дело поглядывая на дверь, с минуты на минуту ожидая возвращения начальника.
Рожнов сидел в соседнем классе и смотрел на дисплей. Все пять человек, снимаемые скрытой камерой, были у него как на ладони. Полковник, наблюдая за командой, делал пометки в своем блокноте.
— Что такое гетеросексуальность? — Яцкевич, подняв конспект Белоногова, полуобернулся и подозрительно осмотрел свежее лицо Сергея.
— Половая ориентация, — тут же откликнулся Оганесян, отрываясь от задания.
Брови Яцека поползли вверх.
— Что, и мне так писать?!
— Напиши, что ты — бисексуал, — предложил со своего места Тимофей. — Или трансвестит.
— Черт, я нормальный мужик!.. Ну чего вы все уставились на меня?! Может, соскоб
Команда поддержала предложение Яцкевича дружным смехом.
— Я вообще не пойму, — продолжил негодовать Яцек, — зачем писать про половую ориентацию. Это же не качество!
— Смотря для кого, — смутно выразился Оганесян.
— Слушайте, — Яцкевич поднялся с места, — нам велено отобразить свои лучшие и худшие качества.
— "Отобразить", — с выражением повторил Костерин, по-американски положив ноги на стол. — В тебе рождается поэт.
— Тут кто угодно родится, стоит только почитать Серегино произведение. Слушай, Толстой, — обратился он к Белоногову, — я не пойму, твоя сексуальная ориентация — это хорошее качество или плохое?
— Скорее всего, это добродетель, — вставил Костерин, поведя затекшей шеей. Он уже больше часа провел, склонившись над столом. Работу он уже закончил и упражнялся, описывая свою внешность, используя при этом специальную терминологию. Он отметил свою прямую спину, правильную линию плеч, нормальный размер противокозелка, невыраженную носогубную складку, впалые щеки, радужную оболочку глаз, которая выделялась глубокой синевой…
— Ты что, гордишься свой ориентацией? — не унимался Яцек, подходя к Сергею.
— Сядь на место, — велел ему Шустов, сердито блеснув глазами.
— Нет, пусть он мне ответит. Я хочу знать, с кем мне придется работать.
— Гетеро — это нормально, — попытался успокоить товарища Сергей.
— Да?! — сощурился Яцкевич. — Ты, зеркало русской революции, тебе положено верить на слово?.. У меня предложение, — сообщил он "классу", продолжая сверлить глазами Сергея. — Если еще кто-то видит свою половую ориентацию положительным качеством и уже… отобразил это, пусть немедленно вычеркнет. Мы — команда! — повторился он. — А не сборище половых гигантов. Мы же не собираемся вступать в половой контакт с преступниками.
— Скорее с их подругами, — отреагировал Оганесян. — Если, конечно, учесть нашу нормальную физиологию.
— Нет, куда я попал! — Яцкевич швырнул на стол Сергея лист бумаги и вернулся на свое место. Затем вскочил и снова оказался подле Белоногова. — Вы только послушайте, что написал этот философ! — Андрей постарался прочесть с выражением: — "Я человек крайностей. Поступаю либо ответственно, либо нет, так как середина между этими понятиями отсутствует, равно как и любая связка между ними. Пользуюсь, если можно так сказать, двумя поговорками: "все, что ни делается, — к лучшему" и "на Бога надейся, но и сам не плошай". Последняя поговорка, как мне кажется, принуждает думать; нельзя жить и постоянно держать ее в голове. Также нельзя сделать ее основой жизни, иначе будешь жить по правилам, сам себя лишишь свободы. Потому что часть понятия "свобода" содержит в себе безответственность. А может быть, это одна из форм свободы — только до поры до времени, ибо безответственность так или иначе приведет к ограничению свободы — в любых проявлениях".