Убить в себе жалость

Нестеров Михаил Петрович

Потом мать вышла замуж в третий раз, поменяла нашу двухкомнатную и однокомнатную квартиру нового мужа на трехкомнатную. Когда мать умерла, отчим пришел ко мне, чтобы выяснить, как мы будем делить квартиру: мне полагалась равная с отчимом доля. Он что-то говорил о том, что обмен произошел при совместном браке и тому подобное. Я отказалась от наследства в его пользу, хотя в наше время так почти никто не поступает, и мы с ним с тех пор не виделись.

Илья часто спрашивал, почему больше не приходит бабушка, вначале я отвечала, что она уехала, потом сказала ему правду. Господи, эта правда стоила мне дорого. Я ответила на столько вопросов мальчика, что сама заблудилась в своих объяснениях, и лучше бы мне этого не делать. Не знаю, насколько правильно понял меня Илья, но однажды раз и навсегда успокоился и не стал больше задавать вопросов. Я поняла,

что для него бабушка действительно умерла. Не знаю, как он усвоил это, но мне больно было думать — в основном за него, а не за себя. Главное заключалось в том, что он справился с этой сложнейшей для него задачей. Он учился жить; порой мне казалось, что он сумеет преодолеть недуг, — то были бредовые мысли. Однако Илья все чаще заставлял меня задумываться над тем, что однажды болезнь отступит; она оставит его внешность прежней, но мысли его станут ясные.

Илья любил новые вещи. А еще, я не знаю, как сказать, любил обновление, что ли. Радовался новой зубной щетке, подолгу держал на коленях, рассматривая новые брюки или рубашку, поглаживал непослушными пальцами, словно исполнял одному только ему ведомый ритуал. У нас была рижская стенка, в прошлом году я продала ее и купила новую: Илья целую неделю не выходил из дома, распределяя вещи по шкафам и ящикам. Ему помогала Света. Я помню, она расставляла книги на полках. А когда она ушла, Илья снял их и расставил по-своему, сообразно своему представлению, а не руководствуясь чем-то иным. Если девочка подбирала книги по размеру и корешкам, то Илья мог разделить собрание сочинений какого-нибудь автора, вставив между томами книгу другого писателя. Да, у него был свой порядок, свое представление, и получилось даже красиво, необычно. Я назвала это громко — авангардом.

Валентина подвела Сергея к книжному шкафу. На верхней полке вперемежку с художественной литературой находились юридические тома: законы, указы, юридические справочники; двухтомник "Сказки народов России" был разделен Уголовным кодексом Российской Федерации и далеко выступающей вперед книгой о лесных лекарственных растениях.

Действительно, трудно представить, чем руководствовался больной паренек, расставляя книги. Но у него, несомненно, была своя логика, понять которую невозможно. Сергея посетила мысль: а если бы на полку с книгами взглянул человек с болезнью Дауна, смог бы он разобраться в этом? Что в таком случае — одобрил, поправил? Ведь должен же быть какой-то своеобразный язык общения между такими больными. Они могли соглашаться или нет, спорить, обмениваться взглядами, понятными только им, и многое другое.

На средней полке в ряд стояли тонкие книги с толстыми корками. Сергей, взглядом спросив у хозяйки: "Можно?" — открыл шкаф и вынул одну книгу. Текст в ней был набран крупным шрифтом, на каждой странице красочные картинки, в основном персонажи из сказок. Парень вытянул книгу наугад, но она оказалось именно той, где было нарушено шитье и виднелся каптал из-за вырванной страницы.

Сергей поставил книгу на место. Валентина, наблюдавшая за ним, пояснила:

— Эту страницу вырвал Илья. Как-то Света Михайлова помимо воли обидела Илью, сказав ему, что он неуклюжий медведь. По-моему, в то время они играли во дворе, и от неловкого движения Ильи сломалась постройка из песка. У Ильи была прекрасная память, он пришел домой, достал эту книгу и вырвал страницу. На ней был нарисован медведь, влезающий в теремок, и зверушки, которые в ужасе разбегались в разные стороны.

— Он плакал? — неожиданно для самого себя спросил Сергей.

Ширяева отрицательно покачала головой, казалось, ничуть не удивленная вопросом гостя. Несмотря на хмель в голове, отметила еще одну странность в лице гостя: анфас не вязался с его профилем. Глядя на его выступающий подбородок и орлиный нос сбоку, невозможно было представить, что лицо у него круглое. При повороте головы оно словно трансформировалось, вызывая неприятное ощущение, переносица будто проваливалась, а подбородок становился безвольным.

— Нет… — ответила она. — Илья вообще редко плакал… Дети помладше относились к нему хорошо, но доставалось от сверстников. Те были более чем жестоки. Что удивляет, девушки его возраста ни разу не прошли мимо, чтобы не поддеть его какой-нибудь плоской шуткой.

Валентина замолчала. Заполняя паузу, Сергей сказал:

— Нелегко ему было…

Хозяйка не ответила. Вздохнув, подбадривая себя и гостя, она улыбнулась:

— Ах, Сережа, если б ты видел, как Илья улыбается!..

Ни один ребенок в мире не способен на такую улыбку. — Настроение судьи снова резко переменилось. — И вот один мерзавец потушил ее навсегда. В голове не укладывается, каким способом он сделал это. Я дважды была у следователя, который ведет это дело. Не знаю, мне показалось, что "сверху" на него оказывается давление. Реально есть все основания выдвинуть еще одну версию, но следователь ограничился одной, той, что выгодна прокурору и сыщикам из районного управления внутренних дел. Заодно и самому следователю прокуратуры. Я понимаю его, сама много лет была в его шкуре. Винить его не собираюсь — не те времена, именно из-за них, а не из-за денег предстала в свое время перед квалификационной коллегией судей.

Профессия судьи сделала свое дело: Ширяева говорила без запинки, словно читала с листа. И это несмотря на то, что была пьяна.

Валентина позвала Сергея за собой в комнату Ильи.

— Вот здесь убили Свету Михайлову. Здесь же ее отец нанес смертельные увечья моему сыну. Не нужно долгое время работать следователем, чтобы представить себе, что же тут произошло на самом деле. Убийц было по крайней мере двое, один держал девочку, слегка придушив ее, второй терзал ее тело. Вчера я случайно зашла в хозяйственный магазин и увидела там терку для нарезки овощей — точь-в-точь как у меня. Универсальная терка. Цена шестьдесят семь рублей тридцать копеек. Я куплю ее — позже, без нее мне никак не обойтись.

— Что вы собираетесь делать, Валентина Петровна?

Хозяйка невесело ухмыльнулась и пожала плечами. В очередной раз встретившись с гостем взглядом, ответила:

— Думаю, для начала мне придется проверить нервы Курлычкина на прочность. Он совершил ряд ошибок, и я найду их. Знаешь, Сергей… Кстати, ты не обижаешься, что я на "ты"?

— Нет.

— Ну и молодец. Так вот, Сережа, каждая ошибка имеет фамилию, имя и отчество — я это знаю наверняка.

Почти то же самое она выскажет следователю городской прокуратуры Василию Маргелову, когда после непродолжительного разговора и ознакомления с делом будет покидать его кабинет. А сейчас она позвала гостя на кухню и, переливая через край рюмки, налила себе коньяку; рюмка Сергея была наполовину пуста.

— Вздрогнем, — предложила Валентина. — И пусть кого-то перекорежит в этот миг.

Они выпили. Валентина потянулась к конфетам, другой рукой указывая на бутылку.

— Я не должна оправдываться перед тобой, но поверь, это временно. Уже завтра я займусь делом и надолго забуду вкус спиртного.

Сергей не представлял себе, что собирается предпринять эта женщина. Глядя на нее, ему с трудом верилось, что она сможет доказать невиновность своего сына, так как доказательства можно было добыть только путем активных действий. Может быть, продолжил размышления Сергей, у нее найдутся помощники, хотя, судя по разговору, она была одна. На деньги, которые она получила за процесс над Алексеем, можно найти человека, способного нажать на спусковой крючок пистолета, но обычно такое мероприятие требует суммы в десятки раз больше — это Сергей знал точно. Наверное, у Курлычкина есть "доброжелатели, грезившие радужными картинами, на которых белыми пятнами выделялись тапочки лидера "киевлян", но даже они не в силах осуществить подобную акцию. Тут присутствует все: и мощная охрана, и собственно авторитет лидера преступной группировки, которого не так давно хотели короновать в воры в законе, — по нынешним меркам, ничего удивительного, но лет пять-шесть назад пропуск в воровскую элиту Курлычкину был бы заказан. А сейчас уже никого не удивляло стремление лидера "киевлян" создать себе политический имидж, войти в один из блоков бесчисленных политических движений страны; наконец, коммерция, которой не гнушались бригады "киевлян", а это явно противоречило принципам вора. Настоящий вор в законе не имеет права иметь семью, собственный дом, а у Курлычкина было и то и другое не только в России, но и за рубежом.

Возвращаясь к опасной теме, затронутой Ширяевой, Сергей подумал, что дело еще и в ответственности: позволить себе устранить лидера преступной группировки мог, например, человек, имеющий вес в криминальном мире. Пока правоохранительные органы будут разбираться, кто "заказал" лидера, в криминальных кругах автора очень быстро вычислят и вынесут решение: прав он или нет. Если не прав и принадлежит к криминальному миру, его не тронут, такие разборки редко имеют продолжение. Во всяком случае, пройдет время, прежде чем виновнику аукнется.