Убить волка

Priest P?

В прибранном маршальском шатре собрались лучшие военные лекари со всего Северобережного лагеря. Любой, кто входил или выходил отсюда, выглядел крайне встревоженным. Чан Гэн не выпускал руки Гу Юня. Хотя он тихонько сидел себе у постели раненного и не считал себя помехой, лекари явно его побаивались.

Обеспокоенный Ляо Жань замер на входе в шатер. Ему было известно, что в год нападения иностранцев на столицу Чан Гэна утыкали иголками как ежа. Поэтому он и переживал за него — вдруг прямо посреди Северобережного лагеря случится новый приступ Кости Нечистоты,

и некому будет его сдержать.

Вопреки ожиданиям Чан Гэн оставался совершенно невозмутим. Не было видно ни малейших признаков того, что разум его помутился. Недавняя фраза Гу Юня — «Он не должен ничего об этом знать» — пригвоздила его душу к телу.

На Чан Гэна снизошло внезапное озарение: он требовал от Гу Юня слишком многого и с каждым разом становился всё более ненасытным в своих желаниях. Порой он не давал ему и дня покоя. Но откуда Чан Гэн мог знать о новых и старых ранах, если Гу Юнь ничего ему не рассказывал? Теперь у Чан Гэна не выходило из головы, как часто больной и раненый Гу Юнь, находясь вдали от него, приказывал подчиненным пресекать слухи, чтобы Чан Гэн ничего не узнал.

— Ваше Высочество, — осторожно обратился к нему один из лекарей, — на этот раз великому маршалу нездоровится не только из-за переутомления, но и поскольку... э-э-э... В последние два года его не раз ранили на поле боя. Пострадали лёгкие, внутренние органы и случился застой крови. Выглядит пугающе, но, возможно, всё не так страшно.

Пока Чан Гэн слушал слова лекаря, его рука оставалась на запястье Гу Юня, считая беспорядочный пульс. Постепенно к нему вернулось самообладание. Сам он при поверхностном осмотре ничего не понял, оставалось довериться лекарям.

— М-м-м, — протянул он, — а господа уже разобрались, какое лекарство тут лучше подойдет?

Армейский лекарь задумался и, помедлив, предложил:

— Ну... Великому маршалу не стоит злоупотреблять лекарствами. Лучше дать ему спокойно отдохнуть.

Закончив говорить, лекарь понял, что, похоже, сболтнул лишнего. Осторожно глянув на руку Чан Гэна на запястье Гу Юня, лекарь обратил внимание на вздувшиеся вены. Дрожа от страха, бедняга ждал, что Янь-ван на него сорвется, но опасения не оправдались: Чан Гэн продолжил молча в растерянности сидеть рядом с Гу Юнем.

— Благодарю, — произнес он наконец, сложив руки в знак уважения, — надеюсь вы сделали всё, что в ваших силах.

Лекари действительно сделали всё, что от них зависело, и, польщенные неожиданной честью, сбежали из шатра. Тем временем Ляо Жань как раз бесшумно вошел внутрь. Он нахмурил брови и с кислой миной немного постоял рядом с Чан Гэном. Не зная, чем еще помочь, он протянул руку, разгладил нахмуренные брови Гу Юня и беззвучно произнес имя Будды.

— Мастер, не стоит, — вздохнул Чан Гэн. — Он ненавидит учение Будды, а вы тут собрались сутры ему читать. Неужели хотите, чтобы проснувшись, он пришел в ярость? У вас есть деревянная птица? Отправьте-ка лучше послание Чэнь Цинсюй.

Ляо Жань поднял на него взгляд.

Чан Гэн безразличным тоном приказал:

— Спросите

у неё, сколько раз она помогала Гу Цзыси скрыть от меня правду.

«Ваше Высочество в порядке?» — жестами спросил Ляо Жань.

Чан Гэн слегка дёрнул плечом. Ляо Жаню показалось, что принц с трудом стоит на ногах, но опасения были напрасны. Чан Гэн долго смотрел на Гу Юня сверху вниз. Следующий поступок тронул мастера до слез — продолжая сжимать руку Гу Юня, Чан Гэн нагнулся и поцеловал больного в лоб. Поцелуй напоминал священное таинство — до того искренним и благочестивым он был.

От изумления Ляо Жань вытаращил глаза и раскрыл рот, медленно втягивая холодный воздух.

Чан Гэн не сводил с Гу Юня глаз и, непонятно к кому конкретно обращаясь, прошептал:

— Всё хорошо. Не переживай.

Мастер встревоженно подумал про себя: «Чувственно воспринимаемое — это и есть пустота. Пустота — это и есть чувственно воспринимаемое» [1]. Ступая маленькими шажками, Ляо Жань удалился, оставив Чан Гэна присматривать за Гу Юнем.

Среди ночи состояние Гу Юня изменилось: беспамятство сменилось кошмарным сном. Он ворочался с боку на бок. Чан Гэн вспомнил, как мучимый лихорадкой Гу Юнь когда-то не мог спокойно лежать на постели, но стоило ему почувствовать чужое присутствие, как он успокаивался. Поэтому Чан Гэн наклонился и обнял его.

В траурном зале, где лежало тело генерала Чжуна, ещё горели огни. Интересно, если бы на том свете генерал мог это видеть и навестил Гу Юня во сне, что бы он ему сказал?

Чан Гэн крепче сжал руки вокруг Гу Юня, словно пытаясь уберечь. Впервые в жизни он не зависел от своего ифу и не желал его как возлюбленного, а заботился о нём как о маленьком и беспомощном ребёнке.

Когда Гу Юнь еще не ответил взаимностью на его чувства, Чан Гэн постоянно предавался мечтам о том, что могло произойти, родись он сам на десять или двадцать лет раньше. Какие бы тогда между ними сложились отношения?

Сегодня на линии фронта в Цзянбэе было холодно и промозгло, а десять лет сжались до одного цуня [2]. Хватило одного шага, чтобы пересечь это расстояние.

К несчастью, даже если Чан Гэну и удалось за одну ночь преодолеть десять лет, войска Запада на другом берегу не переставали плести интриги.

Той ночью конфликт между верховным понтификом и посланником из Святой Земли наконец увенчался победой последнего. Они единогласно решили произвести неожиданную атаку на флот Великой Лян.

Нападение было назначено на сегодня, но не успела армия Запада воплотить план в жизнь, как из дозорной башни пришло донесение, что Великая Лян усилила оборону. Объявлен был наивысший уровень опасности, как при чрезвычайном положении.

Господин Я поспешил подняться на борт флагманского судна, уже готового к бою и работающего на полную мощь.

— Ваше Святейшество! Гу Юнь приехал слишком быстро. Очевидно, что флот Великой Лян не настолько неопытен, как мы полагали. Противник усилил линию обороны. Нам не выгодно теперь их атаковать, если мы на это решимся, то...