Убить ворона
Шрифт:
– А где Лена? – наконец спросил он Александра.
Турецкий молча сделал шаг назад, приглашая Савельева войти.
– Вы кто? Вы из милиции? – спросил штурман и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Может, оно так и лучше. Чтобы сразу все это кончилось.
Савельев вошел в прихожую и картинно протянул Турецкому руки – мол, вяжите меня. Александр спрятал свой пистолет и сказал устало:
– Опустите.
Измученный и подавленный вид Савельева не внушал ему опасения.
Штурман болезненно оглядел беспорядок в квартире.
– Ваша
Савельев как бы не удивился этому, а, наоборот, понимающе кивнул в ответ.
– Это хорошо, что следователь. Вы не дадите мне закурить? – спросил он Турецкого.
Александр дал ему сигареты и зажигалку. Штурман трясущимися руками неловко прикурил.
– Неделю уже без сигарет, – попробовал улыбнуться он следователю и некоторое время курил молча, глубоко затягиваясь и надолго оставляя дым в легких.
– Все, выдохся! Нет никаких больше сил! – вдруг нервно проговорил он. – Понимаете? Не могу больше! Делайте со мной, что хотите. Только я уже все, кончился!
Казалось, еще немного, и штурман заплачет. Турецкий с трудом переносил женские истерики, а уж мужские тем более.
– Спокойно, – холодно перебил он Савельева.
Тот сразу замолчал и внимательно взглянул на следователя.
– Вы меня сразу заберете или, может быть, здесь поговорим? – снова сделался серьезным штурман.
– Давайте здесь!
Турецкий терпеливо ждал, когда Савельев заговорит.
– Все это началось еще двенадцать лет назад, – начал штурман свой рассказ. – Как-то перед посадкой у нас мотор отказал, но мы прекрасно на трех оставшихся долетели. А когда в причинах стали копаться, то оказалось, что на пути самолета попалась огромная стая ворон. И один мотор полностью забили птицы, второй – частично… Ну и мы после полета рассказали все на аэродроме, на заводе… А директор наш, Лебедев, знаете?
Следователь сделал жест, чтобы штурман продолжал.
– Лебедев этим так заинтересовался. Говорит: это вообще беда во всем мире – из-за птиц столько аварий. Французы даже какие-то специальные радары установили, чтобы птицы не приближались к аэропортам, но мало помогает. Американцы по громкоговорителям рык пантеры транслируют – тоже толку чуть. И вот, говорит, а не создать ли нам лабораторию, чтобы вопрос этот досконально изучить. Поговорили, значит, я и забыл. А потом встречаю вдруг в аэропорту друга своего Сережку Бурчуладзе… – Савельев замолчал и мучительно уставился на Турецкого. – Вы ведь нашли его тело?
Турецкий кивнул.
– Вот, встречаю, что, мол, ты тут делаешь? Ты ж по лесному делу. А он говорит: в лаборатории работаю, ну, с этими птицами, значит. Мы, говорит, придумали обучать вожаков стаи, чтобы при звуке самолетных моторов уводили птиц за собой как можно дальше. Года полтора он у нас работал, нет, два даже… Ну а потом перестройка эта… Сокращения всякие, вот и закрыли лабораторию. А Серега снова
У Савельева снова задрожали губы, пришлось Турецкому принести ему из кухни воды.
– Ну вот, – немного успокоился штурман, – а три года назад я поехал к Сереге в тайгу на несколько дней. Серега всегда в тайге уединенно жил, никто, кроме меня, не знал его таежных стоянок. А тут как-то вечером приехал к нему человек на машине. И Серега занервничал, и мне вдруг говорит: «Ты сиди в избушке и не высовывайся. А я тут с ним у дома переговорю».
А мне любопытно, что за человека Сергей скрывает. Думал, бабу какую-нибудь. Он в этих вопросах особенно скрытный был. Смотрю, значит, в окно, а там начальник нашего цеха готовой продукции. Резник. Знаете? Чего это, думаю, Резник к Сереге приехал? Какие у них могут быть дела? Резник – птица другого полета. Он с такими, как Бурчуладзе, и за руку не здоровался. А тут разговор они дружеский ведут, улыбаются друг другу. А потом Резник ему что-то из машины стал доставать – какие-то коробки. В общем, выгрузил и поехал. А Серега груз в сарай затащил.
Вечером мы за водочкой решили посидеть. Я в сарай за солеными огурцами пошел – на закуску! Там этот груз. Раскрыл я одну коробку – а в ней птичья клетка. И в других коробках тоже.
Вернулся я в избушку и говорю спьяну: что это ты, Серега, никак, ловлей птиц для Резника решил заняться? А он как глянул на меня – точно грузин кровожадный – и говорит: чтобы ты Резника и эти клетки до конца своей жизни больше не вспоминал, не то я тебе язык вырву! Первый раз на меня так наорал. И пить больше в тот день не стал.
А потом через год он попросил меня снять на фотопленку голубей. И взял с меня слово, что я никому не расскажу об этом. Я согласился. Он с утра ушел с клетками для голубей. А к обеду вернулся. Вначале достал щиты и установил их на поляне. Потом сказал, что для фотоснимков он что-нибудь поинтереснее придумает. Поискал в сарае и вытащил муляж женщины в летной форме. Рядом с муляжом поставил магнитофон. И дал сигнал, чтобы я приготовился снимать. Когда он включил магнитофон, послышался нарастающий гул самолета. И в это время из леса полетели голуби. Я фотографировал, как они садились на плечи, руки, голову муляжной женщины. Новые, прилетавшие чуть позже, отпихивали уже сидевших. А какие-то садились прямо на землю. Все вокруг муляжной женщины было облеплено голубями. Какая-то фантастика.
Я попытался после расспросить Сергея про это, но он только смеялся и отшучивался.
А потом через год опять встречаю Сергея в аэропорту. И снова у него коробки эти. Куда летишь, спрашиваю. Подошел ближе, слышу – из коробок птичий щебет. Он говорит: куда-куда, в Африку. Ну, я, конечно, не поверил. А потом как услышал, что наш «Антей» там гробанулся, так у меня в голове сразу и щелкнуло: твою мать, простите, это ж Серегиных рук дело!
Про катастрофу в Намибии вы, наверное, знаете?