Убитых ноль. Муж и жена
Шрифт:
Франсуаза помедлила немного и открыла глаза. Она повернулась, схватила пачку сигарет Андреса и отшвырнула ее от себя.
— Ты думаешь, вы снова сможете быть счастливы? — спросила она.
— Не знаю.
— Конечно, не знаешь. Но веришь, надеешься?
— Надеюсь… Но не знаю… Видишь ли, каждый день слышишь столько всякой чуши, самой разной. Ну там, к примеру, «любят только раз в жизни», «любовь не вернешь» и всякое такое. Не знаешь, что и думать! Вернее, уже вообще
Франсуаза возвела глаза к небу:
— Уфф! — выдохнула она. — Я сказала тебе, что он немного изменился, но я ведь не сказала, что он стал другим человеком!
— Я бы очень удивилась.
— А тебе нужен кто-то другой?
— Ну нет, конечно… не думаю. Или Джозеф, или никто. Да что тут говорить: поживем — увидим. Как там Джеймс? Он все еще хочет, чтобы его называли Джеймсом?
— Да… Одно время он предпочитал «Стива», но быстро вернулся к Джеймсу… У него все хорошо… Нарисовал тут в школе потрясающую картину, чистый абстракционизм, висит у нас в гостиной. Но теперь у него новое увлечение: хочет стать писателем, как Джозеф.
— А он не хочет стать просто «писателем»?
— Нет… Правда, просто «как Джозеф» тоже быть не хочет. Только «писателем как Джозеф». По крайней мере, так он сам говорит.
— Понятно… В его возрасте сам Джозеф хотел стать пожарным, так что…
Наступила пауза. Франсуаза сосредоточенно размышляла, глядя в одну точку.
— Ну вот!.. Теперь все ясно! — внезапно воскликнула она.
— Ты о чем?
Франсуаза вылезла из кровати и вышла на середину комнаты. Подобрала с пола пачку сигарет и выбросила в окно.
— Я не уверена, что Джозеф так уж изменился, — сказала она. — Но мне кажется, он наконец понял, что пожарным ему не быть.
Снова наступило молчание. Франсуаза не стала его прерывать, она выжидала.
— Ты права, — наконец услышала она голос Клары. — Ты-то как?
Франсуаза поняла, что какое-то время совсем об этом не думала. «Конечно же, это значит, что со мной все в порядке», — решила она:
— Я хорошо… На этот раз было чертовски трудно расстаться с травкой.
— О! Я тоже пыталась, каких только таблеток не пила — всех цветов радуги!
— И как, помогло?
— Не очень… Сначала вроде да, а потом… А потом стало казаться, что все это самообман.
«Или что игра не стоит свеч», — подумала Франсуаза.
— Может, вся наша жизнь — самообман, — нахмурившись, сказала она.
— Что ты такое плетешь?.. Давай-ка, погладь свой живот.
— Я как раз положила на него руку.
— И что: по-твоему, это
— Нет, конечно.
— Слава Богу. Сколько тебе еще осталось?
— Максимум месяц, — ответила Франсуаза. Она подошла к кровати и присела на краешек.
— Ты представь себе… Всего месяц — и ты такой косячище раскуришь!
— Перестань!
— Я уж не говорю о бутылочке портвейна!
— Перестань, Клара.
— Причем не об одной бутылочке!
— Перестань, прошу тебя.
— О’кей, о’кей.
Франсуаза чуть было не расплакалась, но потом, почти сразу, ей захотелось посмеяться. Она растянулась поперек кровати:
— Так ты собираешься возвращаться?
— Не знаю… Когда я об этом думаю, у меня сразу живот скручивает.
— И часто ты об этом думаешь?
— Да… То есть, нет… Не то, чтобы я об этом все время «думаю», но живот скручивает постоянно.
— А ты где сейчас?
— Сказала Джозефу, что в Испании.
— Ясно, — ответила Франсуаза, с трудом удержавшись от улыбки.
Она помедлила немного, пытаясь придумать вопрос попроще, села и спросила:
— Ты по-прежнему играешь в театре?
— Нет. О театре больше слышать не могу… Пустое это все, бесполезное.
— А что не пустое?
— Да все. Но это самое пустое.
— Самое-самое?
— Да.
— Совсем ерундовое.
— Так я не говорила. Это уж ты сама.
— Нет, не сама!
— То есть?
— Да ты прямо-таки за язык меня тянула.
— Вот как! Ха-ха! Значит, я могу вертеть тобой, как угодно!
— И не мечтай! Можешь сделать еще одну попытку.
— Давай… Ну-ка. Сейчас ты скажешь: «Вот болван!»
— Вряд ли.
— Помнишь школьного учителя, который запретил Джеймсу рисовать на перемене?
— Вот болван!
— Ну вот, пожалуйста.
«Какой болван!», — подумала Франсуаза, начиная нервничать. Потом успокоилась и сказала, как можно ласковее:
— Хорошо бы ты все же вернулась.
— Не уверена, что Джозеф тоже считает, что это «хорошо».
— Ты совсем дура?
— Спорный вопрос… А вот если я действительно вернусь, боюсь, Джозеф будет дико разочарован. Не скажешь, чтобы я похорошела!
Франсуаза снова начала нервничать.
— По-моему, ты совсем сбрендила. Да это просто оскорбительно для него — то, что ты несешь… Да набери ты хоть двести кило и покройся прыщами с ног до головы, он будет целовать тебя три дня без остановки!
— А на четвертый?
— На четвертый Клара решит заняться спортом или посетить дерматолога.
— Ненавижу дерматологов.
— Ничего, потерпишь.
— Только этим и занимаюсь! Ты бы видела последнюю пьесу, в которой я играла! Диалоги просто тошнотворные!