Убийца Гора

Норман Джон

— А что, у меня уже получается? — с видимым удовольствием спросила она.

— Да, недурно, — признался я.

Эта женщина начинала восхищать меня. Я не мог поверить, что она играет впервые в жизни. Стало ясно, что мне удалось столкнуться с одним из тех редких типов людей, которые обладают замечательной врожденной способностью к игре. У неё ещё ощущались определенные шероховатости и недостаточное владение ситуацией на доске в целом, но судя по тому, сколь стремительно она прогрессировала, все эти недоработки

можно было очень скоро устранить. Ее лицо раскраснелось от возбуждения, глаза радостно засверкали.

— Захват Домашнего Камня! — с торжествующим видом объявила она.

— Может быть, ты лучше поиграешь на калике? — предложил я.

— Нет-нет! — воскликнула она. — Еще партию!

— Ты ведь всего лишь женщина, — напомнил я ей.

— Пожалуйста, Куурус, сыграем ещё.

Я неохотно начал расставлять фигуры. На этот раз она играла желтыми.

С несказанным изумлением я наблюдал, как на моих глазах она разыгрывает дебют Сентиуса — один из наиболее сложных и мощных дебютов, сковывающий развитие фигур противника, особенно движения писца убара, и делающий его защиту весьма проблематичной.

— Ты правда никогда раньше не играла? — снова начал допытываться я, считая нелишним окончательно выяснить этот интересный момент.

— Правда, — ответила она, не отрывая взгляда от нашей импровизированной доски и изучая её с таким вниманием, с каким ребенок рассматривает новую игрушку.

Когда наступил черед четырнадцатого хода красных, моего хода, — я посмотрел на неё особенно внимательно.

— Как, по-твоему, мне следует сейчас ходить? — спросил я.

Она напряженно всматривалась в расположение фигур на доске, просчитывая в уме возможные варианты.

— Некоторые мастера предлагают выдвинуть убара к писцу, на клетку три, — пояснял я, — другие рекомендуют отвести лучника убары к убару, клетка два.

Несколько секунд она обдумывала эти варианты.

— Думаю, лучше выдвинуть убара к писцу, — ответила она.

— Согласен.

Я переставил своего посвященного убара — пробку от флакона — к писцу, на клетку три.

— Да, этот ход действительно сильнее, — кивнула она.

Ход, конечно, и вправду был самым сильным в данной ситуации, но, как оказалось дальше, даже он не принес мне успеха.

Шестью ходами позже Сура, как я и боялся, решительно придвинула своего убара — маленькую бутылочку к убаре, на клетку пять.

— Ну, теперь вам трудно будет ввести вашего писца убара в игру, — сказала она и, на секунду задумавшись, добавила. — Да, очень трудно.

— Да знаю я, знаю! — чувствуя, как во мне начинает нарастать раздражение, огрызнулся я.

— Вероятно, самым лучшим сейчас в вашем положении было бы пойти на размен фигур и таким образом попытаться разрядить обстановку, — продолжала она.

— Действительно,

ничего другого мне не остается, — признал я.

Она рассмеялась. Я, не удержавшись, усмехнулся тоже.

— Ты замечательно играешь, — сказал я.

Мне частенько приходилось сидеть за игровой доской, и я считался, даже по мнению выдающихся мастеров этого искусства, отличным игроком, однако теперь мне стоило неимоверных усилий защищать свою честь перед этим красивым, три часа назад впервые взявшим в руки фигуры противником.

— Это просто невероятно.

— Мне всегда хотелось научиться играть, — призналась Сура. — Я чувствовала, что у меня это получится неплохо.

— У тебя это получается великолепно, — ответил я.

Я, конечно, знал, что это в высшей степени умная и способная женщина, я почувствовал это буквально с первой нашей встречи. Но даже если бы мне и не довелось познакомиться с ней лично, я мог бы составить о ней такое же мнение уже по тому, что она вполне оправданно считалась лучшей наставницей рабынь в Аре, чего она, естественно, не могла бы добиться без определенных дарований, подкрепленных незаурядным интеллектом, выделявшим её среди всех остальных преподавателей — людей, безусловно, хороших способностей.

— Вам нельзя сюда ходить, — предупредила она. — Так вы на седьмом ходу потеряете Домашний Камень.

Я внимательно изучил положение фигур на доске.

— Да, — наконец с неудовольствием признал я, — ты права.

— Вам лучше подвинуть первого наездника к убару, на клетку один, — посоветовала она.

И снова правда была на её стороне.

— Но тогда, — продолжала она, — я поставлю своего писца убары к посвященному убара, на клетку три.

Я повертел в руках своего обреченного убара и положил его на нашу импровизированную доску, признавая свое поражение.

Она захлопала от радости в ладоши.

— Может, тебе лучше поиграть на калике? — с тайной надеждой спросил я.

— Ну, Куурус! — воскликнула она.

— Ладно, — ответил я, в очередной раз расставляя фигуры и размышляя над тем, как хорошо было бы переменить род наших занятий и, возможно, заинтересовать её чем-нибудь ещё более подходящим для женщины и не столь сокрушительным для моего чувства мужского достоинства.

— Ты говорила, — напомнил я, — что Хо-Ту часто сюда заходит.

— Да, он очень добрый человек.

— Старший надсмотрщик дома Кернуса — добрый человек? — усомнился я.

— Да, в самом деле, и очень терпеливый.

Мне вспомнился плечистый, часто угрюмый Хо-Ту с неизменным кривым ножом на поясе и шокером.

— Но ведь он добился освобождения благодаря поединкам на ножах, — напомнил я.

— Да, но это было ещё во времена отца Кернуса. А тогда поединки проводились тупыми ножами.