Убийца наваждений
Шрифт:
В окошке одного из сараев что-то мелькнуло. Человеческое лицо. Притом на двери висит нетронутый амбарный замок. Кого-то заперли?.. Почему бы и нет: в трущобах может случиться все что угодно… Впрочем, как в любом другом месте.
Человек смотрел на Темре сквозь треснувшее стекло изнутри, из темной полости, словно из проруби, и шевелил губами. Это снова был Харбо – вернее, его подобие, сразу видно, что подобие, потому что печальная бледная физиономия характерно мерцала. Через мгновение она исчезла, как будто мнимый Харбо заметил, что к нему потеряли доверие, и махнул рукой на дальнейшие попытки добиться внимания.
Определенно,
Перекресток двух улочек. В поперечной щели та же картина: выстланный всевозможным хламом тесный проход, и по обе стороны запертые двери, подслеповатые оконца, нависающие козырьки убогих крыш. Хотя нет, не совсем такая же! Все тут темноватое, серое, бурое, тускло-коричневое, а примерно в сорока бутах от того места, где остановился Темре, выделяется в грязи ярко-розовое пятно. Словно брошенный цветок.
Он повернул туда, подобравшись – тепло, тепло, а скоро, похоже, станет горячо! – и через несколько шагов разглядел, что там лежит то ли платок, то ли шарф. Розовый в белый горошек. Настоящий.
По дороге ему попался еще один Харбо, прильнувший к пыльному оконцу сарая, сколоченного из разбухших листов мебельной фанеры. Этот для разнообразия не пытался ничего сказать. Только смотрел выразительно и трагично, сжав тонкие губы в линию.
Темре глянул на него мельком и прошел мимо. Все эти Харбо здесь для декора, а главное будет…
…За поворотом. Так он и подумал.
И хуже всего то, что ей уже ничем не поможешь.
Девушка висела возле стенки сарая, словно смятая и оплетенная паутиной пестрая бабочка в красных пятнах. Ноги в фасонистых ботинках не касались земли. Опутавшая ее ржавая проволока во многих местах пропорола плоть, но внизу крови натекло не слишком много – морок все, что смог, выпил. Лицо осталось нетронутым: искаженное, с выпученными глазами, бледное, как восковая маска.
Вайни или Джаверьена?
Поймавшие жертву металлические щупальца не вырастали прямо из стены, как могло показаться в первый момент, а выползали из оконца с разбитым стеклом, которое находилось у покойницы за спиной.
Запахи предсмертных телесных выделений, смешанные с застарелой здешней вонью, почти не ощущались: их забивал сладковатый аромат дешевой туалетной воды, явственно усилившийся перед тем, как Темре повернул за угол.
Пара проволочных щупалец зашевелилась, с негромким, но мерзким звуком выдираясь из мертвого тела, и неспешно, как будто нехотя, потянулась к человеку. Запекшаяся на них кровь смешалась с ржавчиной. Отстреливать их поштучно, раз за разом дожидаясь, когда перстень вновь накопит заряд, – это значит застрять тут до вечера.
Первую иглу убийца наваждений послал жертве в грудь. Точнее, в центр окна, почти заслоненного ее спиной и путаницей проволочной пакости. Даже будь девушка жива, ей бы это не повредило, зато щупальца охватила дрожь – не та вибрация, которая сотрясает материальные предметы, а мерцание между «здесь» и «не здесь», когда морок или какая-то его часть начинают «мигать», то появляясь, то исчезая. Удовлетворенный эффектом, Темре сделал второй выстрел.
Лишившись своей страшной опоры, израненное тело сползло по стенке на землю.
После первого шока ржавые щупальца, выраставшие пучком из маленького
Темре проворно попятился к повороту, уворачиваясь от щупалец. Это называется «танец труса». Такой же боевой прием, как все прочее из арсенала убийцы наваждений. Новичков в аналогичной ситуации так и подмывает схватить подвернувшийся под руку булыжник или кусок арматуры, либо же, если враг выглядит таким, что его можно резать, вытащить нож – и дальше отражать нападение, словно в обычной драке. Вот как раз этого и нельзя делать. Единственно правильное оружие против морока – специально изготовленный боевой перстень с развоплощающими иглами, а сражаясь с наваждением как с обычным противником, ты тем самым подтверждаешь его существование и вливаешь в него дополнительную силу. Парадоксально, но факт, неоднократно проверенный и давно доказанный.
Поэтому в ожидании, когда перстень накопит заряд для следующего удара, только и остается исполнять «танец труса» – ни в коем случае не испытывая при этом характерных для труса эмоций. Людской страх – ценная подпитка для морока. В промежутках между выстрелами убийца должен хладнокровно убегать и уклоняться от физического контакта с противостоящей ему нежитью.
Задача Темре была сейчас не то чтобы чересчур трудна. Другое дело, когда ты кого-то спасаешь и в процессе тактического отступления приходится таскать его с собой, не позволяя мороку сцапать жертву, – вот это веселье то еще. Неофициально считается, что в таких случаях самое практичное – оглушить подопечного, чтобы не осложнял ситуацию, и увертываться от морока, волоча бесчувственное тело. Большая удача, если не слишком тяжелое.
Сейчас Темре работал налегке: пойманная наваждением девушка уже не нуждалась в его помощи. Отступив к повороту, где валялся в грязи бело-розовый шарф, он с облегчением убедился, что проволочным щупальцам его не схватить: они изогнулись и вытянулись в воздухе во всю длину, жадно подрагивая, но достать до перекрестка не могли.
Сердцевина где-то рядом. Здесь все «рядом»: улочек-щелей, вдоль и поперек прорезавших столпотворение сараев, всего-то пять-шесть, площадь ямы невелика. Скорее всего, сердцевина находится по ту сторону постройки, из которой выпростались щупальца.
Внезапная атака заставила Темре отпрыгнуть – еще одна фигура «танца труса», – и в следующую секунду он понял, что его загнали в угол. Будь тут побольше простора, он бы не угодил в ловушку, но если находишься в узком закоулке, и меж построек ни одного просвета, и все двери заперты, и с обеих сторон к тебе подбирается водянисто отсвечивающая дрянь, а перстень еще не зарядился – дела плохи. Ты ведь не птица и не трапан, чтобы взлететь.
Мороки, отрезавшие ему и справа, и слева путь к отступлению, выглядели как помесь облезлых стульев, прорвавших вытертую цветастую обивку торчащими пружинами, и лохматых псов с оскаленными мордами. Бредово-причудливый гибрид, порождение чьих-то кошмаров: тот, кто вольно или невольно помог этому наваждению воплотиться, явно боялся в детстве злых собак и поломанной мебели с выпирающей наружу металлической начинкой – первые могут покусать, вторая может поранить.