Убийца нужен…

Дэкс Пьер

— В Сопротивлении были не только рабочие, — кисло заметил Ривьер.

— Конечно, но вряд ли вы могли разобраться в этом, Ривьер, с тех заоблачных высей, на которых вы сражались. А для меня сущность Сопротивления — в верности нации!

Спор сразу обострился. Ривьер старался найти в Филиппе союзника, говорил о пражских событиях и коммунистической опасности. Однако Филипп молчал, предоставив Ривьеру выпутываться самому.

Шардэн гремел:

— А понимаете вы, Ривьер, что мы были на волосок от третьей мировой войны? Вы просто ищите способ безопасной игры с

огнем!

Внезапно Филипп почувствовал себя уверенно.

— Не думаю, чтобы война разрешила наши насущные вопросы.

Ривьер озадаченно посмотрел на Филиппа, и его изуродованное лицо боксера приняло злое выражение.

— Вас испугала советская водородная бомба?

— Нет. Но я знаю, как мы потеряли Китай и Индокитай.

— И вы хотите, чтобы советский мир стал еще сильнее?

— Я хочу, чтобы сильнее стали мы. Когда я говорю «мы», я имею в виду Францию. И я говорю не о вооружении, а о внутреннем экономическом положении страны. Коммунизм всегда зарождался там, где ослабевал национальный капитализм. Или же там, где его насаждали иностранцы…

Говоря это, Филипп покосился на Шардэна и заметил мелькнувшую на губах адвоката топкую усмешку. Шардэн узнал язык Кадуса. Возможно, впрочем, он и сам когда-то так говорил.

Ривьер проворчал что-то насчет того, что политику труднее делать, нежели болтать о ней, и отошел к сенатору, проходившему мимо.

— А знаете, почему Ривьер позволил себе эту выходку? — покачивая свое длинное тело, спросил адвокат.

— Я вижу его впервые.

— Несколько дней назад мы вместе с ним подписывали протест против организации Европейской Армии. Я знал Ривьера. Он сделал только один шаг вместе с коммунистами и тут же испугался: что скажут его избиратели? А вдруг его соперник — кандидат МРП сыграет на этом?

Шардэн увел Филиппа в ту часть комнаты, где не было мебели. Он ходил взад и вперед крупными шагами, и в желтом свете торшера его профиль напоминал чеканный профиль на медали. Казалось, его лицо состоит из острых углов и волевых выпуклостей. Филипп слушал, смотрел на него и думал о поколениях юристов и влиятельных советников — предках этого человека.

Теперь Шардэн говорил быстро, и его рубленая речь звучала патетически. Он говорил о том, что Ривьер чувствует давление воли народа. Однако, как только он начинает выполнять эту волю, его охватывает страх и он готов идти на попятную. Народа не следует бояться. Только его могучий подъем может спасти мир.

Филипп вдруг увидел некий моральный смысл в истории с Лавердоном. Тот упрямо держался за свое прошлое профессионального убийцы именно потому, что чувствовал все возрастающее давление со стороны народа. Его не реабилитировали, и поэтому он в ущерб себе отказывался ехать в Корею или Индокитай… Ощутив внезапную потребность в откровенности, Филипп принялся было объяснять это Шардэну, когда к ним подошла Кристиана.

— Вас обоих ждут играть в бридж.

— У вас чудесный изумруд, Крис, — сказал Шардэн.

Она покраснела, и Филипп увидел, что изумрудное кольцо надето поверх обручального, точно свадебный подарок.

— Это подарок Филиппа.

Скажите, Жорж, а вы позволите нам чуточку побыть счастливыми? Дадите нам немного времени, прежде чем нас национализировать?

— Вы приписываете мне могущество, которого у меня нет, дорогая. Однако мое внимание сейчас занято другим. Мы работаем для мира, мы обеспечиваем его победу.

Если вы счастливы, это уже немало…

* * *

Вечер мирно подходил к концу. Сенатор с супругой уехали. Они жили в Версале и не любили ложиться поздно. Кадус незаметно скрылся.

Внезапно, очень взволнованный, он вышел из маленькой двери, которая вела в его кабинет, и произнес во всеуслышание:

— Есть новости из Женевы. Филипп, вам следует немедленно ехать туда. Господа, мы говорили сегодня об организации общества по изучению возможностей товарообмена с Востоком — боюсь, наш разговор становится беспредметным.

— Как? Конференция сорвана? — взволнованно спросил Шардэн.

— Нет, на это у Бидо не было полномочий. Но представьте себе, что теперь даже сделка с Хо Ши Мином может ускользнуть от нас. Пора, давно пора свергнуть это правительство…

Гости заторопились. Оставшись наедине с дочерью и зятем, Кадус немного успокоился.

— Я хотел напугать Ривьера. И все-таки, Филипп, вам надо туда поехать, надо показать, что вы не перетрусили. Дело в том, что вашего Гаво нашли дома убитым. Несгораемый шкаф разрезан автогеном. Тревогу поднял нижний жилец, к нему с потолка просочилась кровь. Поезжайте в Женеву и возьмите с собой Кристиану. Так вы скорее обратите на себя внимание.

— Родной мой, — медленно сказала Кристиана, — с этого дня я буду душеприказчиком твоего прошлого. Беру на себя наследие Гаво и буду нести его в горе и радости…

XVIII

Мирейль Рувэйр продолжала жить в Париже. Растерянность чувств не помешала ей перебраться в отель более высокого класса, «Мексико», на бульваре Распай. В тот вечер Даниель явился к ней очень рано. При гостинице не было ресторана, и Даниель, заказав обед у трактирщика, велел принести его в номер Мирейль. Таким образом он привлек к себе внимание служащих гостиницы. Затем, как только стемнело, он вылез на пожарную лестницу, находившуюся рядом с окном, и по ней незамеченным спустился во двор.

Около десяти часов он заехал за специалистом в бар на площади Пигаль. Специалист оказался низеньким седеющим человечком в очках. В руках он держал футляр от скрипки. Человечек, по-видимому, был неудачником; старая оркестровая крыса, разочарованная и молчаливая. Увидев в машине Лиз, он скроил недовольную гримасу.

— Надеюсь, она останется внизу?

Вопрос прозвучал так уверенно, что Даниель не стал отрицать, что его намерение было именно таково. На улице Баллю царило полное спокойствие. Даниель распорядился поставить машину на углу, чтобы они могли скрыться без промедления. Втроем они вошли в подъезд и поднялись по лестнице. Максим, поднявшийся первым, внезапно побледнел и заявил, что слышит за дверью чей-то кашель. Там кто-то есть.