Убийца внутри меня
Шрифт:
— О чем ты думаешь, дорогой?
— О том, что мы всегда делаем то, что от нас ожидают окружающие. Я имею в виду… А о чем думаешь ты?
— Ты первый, Лу.
— Нет, ты первая, Эми.
— Ну…
— Ну…
— Почему бы нам не сбежать, — хором проговорили мы.
И опять засмеялись. Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне, дрожащая, но теплая, сильная, но мягкая. Она зашептала мне на ухо, а я зашептал ей:
— Загадывай желание…
— Удача, не покидай
17
Он объявился, кажется, в следующий вторник.
Во вторник после той субботы, когда ко мне пришел бродяга, а мы с Эми решили сбежать. Он был высоким и сутулым, с костлявым лицом, обтянутым желтоватой кожей. Он сказал, что его зовут доктор Джон Смит и что он здесь проездом. Он осматривал этот район и услышал — возможно, он предположил, — что дом и практика продаются.
Было около девяти утра. По идее, мне следовало бы идти на работу. Но я не мог заставить себя выбраться из дома и отправиться в центр. А отец всегда из кожи вон лез, чтобы принять врача, оказавшегося поблизости.
— Я подумывал о том, чтобы продать его, — сказал я. — Только не занимался этим. Однако проходите. В этом доме всегда были рады врачам.
Я усадил его в кабинете, принес коробку сигар и сварил ему кофе, потом сел рядом и завел светскую беседу. Не сказал бы, что он мне очень понравился. Он таращился на меня своими огромными желтыми глазами, как будто я был какой-то диковинкой, предназначенной для того, чтобы ее разглядывали, а не разговаривали с ней. Ну и пусть — у докторов бывают забавные причуды. Они живут в мире, где «я» — царь и бог, где все ошибаются, а правы только они.
— Доктор Смит, вы терапевт? — спросил я. — Я бы не хотел разочаровывать вас, однако, боюсь, терапевтическая практика является монополией тех врачей, которые обосновались здесь давно. Признаться, я не задумывался над тем, какое направление деятельности предпочтительнее, но могу предположить, что есть ниша для хорошего специалиста в области педиатрии или акушерства…
Я замолчал, а он заморгал и вышел из транса.
— В сущности, мистер Форд, я интересуюсь именно этими областями. Я бы… не назвал себя специалистом, но…
— Тогда, полагаю, у вас есть благоприятная возможность, — сказал я. — Доктор, каков ваш опыт в лечении нефритов? Вы согласны с тем, что прививка от кори в полной мере показала себя действенным средством для предупреждения опасности, которая является неотъемлемой частью этого заболевания?
— Гм… э-э… — Он положил ногу на ногу. — И да, и нет.
Я кивнул с серьезным видом.
— Вы считаете, что у этой проблемы есть две стороны?
— Гм… э-э… да.
— Понятно, — сказал я. — Я никогда не рассматривал ее под таким углом, но теперь вижу, что вы правы.
— Мистер Форд, это ваша… гм… специализация? Детские болезни?
— Доктор, у меня нет вообще никакой специализации, — рассмеялся я. — Я живая иллюстрация к поговорке «Сапожник без сапог». Но меня всегда интересовали
— Понятно. Гм… э-э… в сущности, большая часть моей практики приходится на… гм… гериатрию.
— Тогда вас ждет много работы, — сказал я. — У нас очень высокий процент пожилых людей. Гериатрия, говорите?
— Гм… э-э… в сущности…
— Вы читали «Макс Джейкобсон о дегенеративных болезнях»? Что вы думаете о теореме о соотношении между уменьшением активности и ускорением старения? Я, конечно, понимаю его основные положения, но я слаб в математике, поэтому не могу оценить его формулы. Возможно, вы объясните их мне?
— Гм… я… э-э… это очень сложно…
— Понятно. Возможно, вам кажется, что подход Джейкобсона немного эмпирический? Ну, одно время я тоже склонялся к этому мнению, очевидно, потому что мой собственный подход — излишне субъективный. Вот пример. Является ли состояние патологическим? Или психопатологическим? Или психопатологически-психосоматическим? Да, да, да. Может быть и первый вариант, и второй, и все три, но в разных степенях, доктор. Так это или нет, мы должны рассчитать ген х. Чтобы составить уравнение — надеюсь, вы простите меня за такое упрощение, — допустим, что наш косинус равен…
Я улыбался и говорил, говорил, сожалея о том, что нас не видит Макс Джейкобсон. Судя по тому, что я знал о докторе Джейкобсоне, он бы схватил этого субъекта за грудки и вышвырнул на улицу.
— В сущности, — перебил он меня, потирая широкой костлявой рукой лоб, — у меня очень сильно болит голова. Мистер Форд, что вы принимаете от головной боли?
— У меня ее не бывает.
— Да? Я полагал, что при таком напряженном изучении столь сложных наук по ночам, когда нет времени… гм… выспаться…
— У меня никогда не было проблем со сном.
— Вас мало что тревожит? Я имею в виду, что в таком городе, как ваш, где много сплетников… гм… злобных сплетников, — не возникает ли у вас ощущение, что люди обсуждают вас? Вам это не кажется… гм… невыносимым?
— Вы имеете в виду, — медленно проговорил я, — что я должен чувствовать себя изгоем, так? Да, доктор, иногда. Но меня это не волнует. Не могу сказать, что это не причиняет мне беспокойства, однако…
— Да? Я слушаю, мистер Форд.
— Когда становится слишком плохо, просто выхожу и убиваю парочку человек. Душу их с помощью колючей проволоки. И после этого я чувствую себя отлично.
Все это время я пытался понять, кто он такой, и наконец мне это удалось. Прошло несколько лет с тех пор, как я видел в газете фотографию этой рожи. Фотография была неважной, поэтому я не сразу узнал его. И вспомнил то, что слышал о нем. Он получил степень в Эдинбургском университете в тот период, когда выпускников сразу допускали к практике. Он прикончил полдюжины больных, прежде чем ему присвоили степень кандидата наук, и ринулся в психиатрию.