Убийца
Шрифт:
А, впрочем, я их обоих понимал. Все эти покушения, сражения и непонятные события нависали, словно грозовые тучи, давили, как тяжёлый мешок, так что не хотелось даже рукой шевелить. Что говорить о моих молодых спутниках, привыкших к роскоши и покою, если мне иногда хотелось плюнуть на золото и даже на отраву. Удрать, куда глаза глядят и пить, пока яд не прикончит.
– Звучит, как бред, - согласился я, привязал сумку к седлу Уркагана и проверил крепление. Как я и подозревал, наши непонятные союзники желали, чтобы я сверзился на землю. Кое-что никогда не меняется, - но
– Какие? – Вайолетта убрала руку Сигона, который пытался помочь принцессе залезть в седло. Граф покачал головой, но промолчал. – О чём ты вообще говорил и с кем? Почему нас не разбудил?
– Ну, как тебе сказать, - я привёл упряжь в порядок и полез в седло. – Наш разговор оказался достаточно продолжительным, но ни хрена не понятным. Я даже не знаю, с кем чесал языком: рожу хозяева не показывали. А о таинственных обитателях Чернолесья слухи ходят самые разнообразные. Касательно пожеланий, - я наподдал Уркагану пятками. Конь дёрнул ушами, недовольно фыркнул и пошёл вперёд. – Сказано ехать в Верзу и там ждать кого-то, кто нам поможет. Троица, как я туда не хочу!
Последние слова вырвались не нарочно. Но получилось так убедительно, что спутники тотчас уставились на меня. Вайолетта косилась справа, Шу – слева. К этому времени мы выбрались на дорогу, и я убедился, что Верзинский тракт не изменился ни на одну яму или колдобину. Как я и сказал: некоторые вещи никогда не меняются. Особенно – неприятные.
– У тебя – такой странный голос, - сообщила принцесса. М-да, а манера общения у неё точно изменилась. Уж не знаю, признак ли это абсолютного доверия или такого же абсолютного презрения. Первого я точно не заслуживал, а на второе – плевать. Доставить девку в Дувин и забыть, как страшный сон.
– Похоже, ты чего-то очень сильно боишься, - странно, но в голосе графа не слышалось ожидаемого злорадства.
Я оглянулся: массив Чёрного леса мало-помалу оставался всё дальше за спиной. Кажется, в полулиге, на сухом дереве висело три жмура, но я не стал об этом никому говорить. Ещё показалось, будто совсем далеко по тракту бредёт группа пеших людей. А может глаза уже подводят.
– Слышали когда-нибудь про «бревно»? – поинтересовался я. Впрочем, это был риторический вопрос. Во-первых, в Верзине свои развлечения, в Фернимаре – свои. А во-вторых, откуда этой парочке про такое знать? Сейчас просвещу. – «Бочку»? Это – парочка особо злобных казней, которые предназначаются лишь для самых нехороших преступников. Не то, чтобы я был таким уж отпетым гадом, просто в Верзине у меня имеются особые поклонники и если я попадусь, то они постараются устроить гостю ад ещё здесь.
– Бочка? – в голосе Шу звучало сомнение. – Это когда человека сажают в бочку и бросают в реку?
– Ха, ты не поверишь, какими затейниками бывают палачи! Нет, преступника-таки сажают в бочку, тут всё верно. Вот только его никуда не бросают. Закрывают бочонок сверху прочной решёткой и ставят в подземелье.
– Морят голодом? – предположила принцесса.
Я хихикнул. Нет, какие всё же неиспорченные люди попадаются!
– Кормят, поят без
Принцесса прижала ладонь ко рту. Шу помрачнел.
– Что же такое «бревно»? – угрюмо спросил он. – И зачем всё это? Неужели нельзя просто отсечь голову?
– Казнь должна быть такой, чтобы она внушала истинный ужас, - я пожал плечами и полез в сумку. Достал кусок сыра. Мягкий и пахнет хорошо. Не то, что у этих козлодранцев. – Например, чтобы я десятилетиями не приближался к границам Верзы. А «бревно» …Преступнику выкалывают глаза, вырывают язык и лишают слуха. Потом – отсекают руки и ноги. Жизнь, кстати оставляют.
– Какой ужас! – Вайолетта зажмурилась. – Почему люди так жестоки друг к другу?Зачем тогда святые книги призывают к милосердию и взаимопониманию?
Я только ухмыльнулся, вспоминая речи подвыпившего отца Чеминдиана. Эх, слышали бы его разглагольствования понтифики! О том, что святые тексты нужны, чтобы удерживать простолюдов в узде, сделать народ покорным, подвластным воле монархов и святош. Иногда мой товарищ допивался до того, что вообще начинал сомневаться в существовании Святой Троицы и десятки спутников. Тогда пара служек, покрепче, брала «еретика» под руки и тащила отсыпаться.
– Такова человеческая натура, - сказал я. – И ни одна книжка, пусть самая святая не способна её изменить.
– Когда я стану королевой, - точно обращаясь сама к себе, тихо сказала Вайолетта, - постараюсь что-то сделать. Кто-то же должен!
Шу грустно посмотрел на неё, вздохнул и уныло покачал головой. Кажется, парень-таки начинал умнеть. Вот, именно так и набираются жизненного опыта. Если остаются живы вообще. А насчёт этого у меня появились определённые сомнения.
Я ведь не просто так упомянул именно «бочку». И страх приближаться к границам Верзы имел под собой веские основания.
Около десяти лет назад я выполнял поручение одного средней руки купца. Мужичок был мне весьма симпатичен. Отчасти из-за щедрости, отчасти потому что был третьим сыном и всего в жизни добился сам. И ещё, мне очень понравился его подход к делу.
Не так давно купец с парой постоянных компаньонов возвращался после весьма удачного дельца. По дороге товарищи решили, что доход проще поделить на двоих. Порешав так, они порешили и компаньона. Вспороли пузо и бросили подыхать в придорожную канаву. Перца делу добавляло то, что одним из компаньонов был старший брат купца.
В общем бедолага выжил, пригласил меня и объяснил, чего собственно желает. Как ни странно, но предателей-компаньонов он особо не сердился и даже подшучивал над неудачной попыткой убийства.
Короче, пока остальные наёмники жгли склады и дома заказанных купцов, я притащил связанных говнюков и повесил обоих в виду пожарища. Потом выколол каждому по левому глазу, отрезал большой палец на левой руке и отсёк левое ухо. Пояснений никому не требовалось: каждый знал притчу о соблазняющем глазе, пальце и ухе. Ну и как следует поступать с означенными органами.