Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов
Шрифт:
Господин Тайлор представил меня господину Вендлингу, судебному следователю, и комиссару квартала Рокет, господину Барону. Это был добрейший человек, которого, к сожалению, погубили политические интриги. Ему предложили выйти в отставку, так как при обыске у генерала Буланже была найдена его визитная карточка. Я познакомился также с его секретарем господином Оскаром Метенье, который уже собирал материалы для своих будущих романов. На рассвете господин Бокен предупредил нас, что уже время идти, и мы отправились
– Ривьер, – сказал ему Бокен, – ваша просьба о помиловании отвергнута. Пробил час искупить преступление.
Бледный, с бритым лицом, он с минуту казался ошеломленным, потом опустился на постель, и я услышал, как он сказал протяжным голосом парижского головореза:
– Я так и думал, что это будет сегодня утром… Весь этот шум! Но, Боже, это невозможно! Ведь я не убивал… Нет, я не убивал…
Господа Тайлор, Бокен и судебный следователь отправились будить Фрея. Около Ривьера остались я и аббат Колон, на которого была возложена миссия напутствовать осужденного на эшафот. Но как только священник начал говорить, Ривьер резко его прервал:
– Оставьте меня, господин духовник. Разве я могу раскаяться после того, что со мной случилось. Ведь я не убивал, ей-богу, не убивал!
Гнев вызвал на его щеках небольшой румянец, и бледность исчезла. Тем временем как тюремные сторожа начали его одевать, он продолжал говорить с прежним возбуждением:
– Все-таки старик Греви нелогичен… Он помиловал Миеля, который искрошил человека в куски, а я, который только придержал ноги женщины, должен быть казнен. Нет-нет, это несправедливо…
Наконец мы могли отправиться в канцелярию. Ривьер шел очень твердо. Можно было подумать, что гнев придает ему силы.
– Не держите меня, – сказал он сторожам, – я не буду буянить!
Ривьера усадили на табурет, и господин Дейблер занялся его туалетом, но шум в соседней комнате, куда привели Фрея, заставил его повернуть голову. До этих пор он думал, что только один будет казнен. Узнав сообщника, он, видимо, обрадовался.
– А, не худо, что эту свинью поведут на убой! – воскликнул он. – Подлая свинья! Негодяй Неудачник!
Тогда через двери между двумя осужденными на смерть начался возмутительный диалог.
– Гм! Гм! – говорил Фрей хриплым голосом. – Вот так история!
– Да, – отвечал Ривьер, – это ты меня подвел. Я не убийца, это ты, свинья, стал причиной моего несчастья.
– Молчи! – возражал Фрей. – Ты был не добрее меня к вдове!
Эта отвратительная перебранка продолжалась несколько минут, пока Дейблер занимался туалетом Фрея.
– Зачем вы меня томите, ведь я готов!.. – говорил Ривьер.
Потом он снова возвращался к своей idee fixe.
– Нет, людское правосудие несправедливо… старик Греви нелогичен в своих поступках.
Туалет
– Оставьте меня в покое, господин аббат, я дойду и один.
Мрачный кортеж двинулся в путь. Мы миновали двор, где на деревьях пели птицы. Затем перед нами со зловещим скрипом раскрылись большие ворота тюрьмы, и мы увидели на бледном фоне утренней зари гильотину.
Я не знаю ощущения более жуткого и отвратительного, чем это. Оба осужденных шли твердой походкой. Ривьер был впереди. В нескольких шагах от эшафота он остановился и поцеловал аббата Колона, но в ту минуту, когда помощники палача схватили его, чтобы положить на плаху, он громко воскликнул:
– Вы можете сказать старику Греви, что это он убийца!
Фрей безучастно присутствовал при казни товарища.
Аббат Фор, желая скрыть от его глаз гильотину, поднял распятие, но Фрей оттолкнул его и с раздражением воскликнул:
– Оставьте меня в покое! Кажется, я заплатил за право на это зрелище!
Наконец наступил его черед. Когда его клали на плаху, он довольно внятно крикнул:
– До свидания, все «люди»!
Слово «люди» на жаргоне означает – негодяи, способные на преступление.
Господин Тайлор быстро увлек меня на угол улицы Вакери, где ожидало наше ландо, и мы отправились крупной рысью, в сопровождении конных жандармов. Мы должны следовать за фургоном, в который была брошена корзина с двумя обезглавленными трупами.
Скучная и нелепая прогулка! Утренние прохожие, встречая нас, должно быть, невольно задавали вопрос, что это за фургон паяцев, за которым следуют свадебное ландо и фиакры! Действительно, позади нас всегда следовали журналисты.
Это были до того скучные, до того банальные поездки, что каждый раз, – а на моей практике таких случаев было двадцать или двадцать пять, – мне казалось, будто постоянно одни и те же инциденты происходят на тех же самых местах, например, на Госпитальном бульваре с лошади непременно упадет жандарм, а перед мэрией 13-го округа обязательно будут разбиты базарные бараки.
Бросив беглый взгляд на мертвые головы, вынутые из корзины, мы спешили передать тела казненных чиновникам медицинской школы и уезжали, испытывая некоторую неприятную дрожь, точно после ночи, проведенной над покойником.
Раз двадцать или двадцать пять на обратном пути я неизменно заезжал на железнодорожный вокзал и спрашивал в буфете легкий утренний завтрак. Кажется, эта программа ни разу не была мной нарушена, и монотонность этих поездок, банальность всех деталей, в том числе завтрак на вокзале и плоские шутки агентов, сопровождавших меня, еще более увеличивали, если только это возможно, мое отвращение к гильотине.