Убийцы персиков: Сейсмографический роман
Шрифт:
Цёлестин и Мандль выходят из кухни. На подносе дрожит в бумажных стаканчиках суфле из персиков и колышется кремовый пудинг с фруктами, здесь же — брюссельский торт, вишневое мороженое с бордо, четыре блюда с разным и четыре — с фруктовым десертом.
Князь Генрих ступает вслед за слугами.
Первая песнь подходит к концу. «И пировали они весь день до заката». Солнце заходит, свет за окнами меркнет, каждого из господ ждут собственные апартаменты. Восемнадцать апартаментов в одном доме.
ПЕСНЬ
Мандль зажигает свечи. Цёлестин убирает посуду. Фауланд склоняется над книгой и читает:
«Гастрономия — мать сословного разделения. Она правит собраниями и празднествами господ. Она презирает плебейские рты. Она внимает тому, что совершается в благородной утробе.
Люди, в которых происходит апофеоз свершения, образуют пресветлый ореол мирового ландшафта. Вот где расширяется знание и кругозор человечества. Вот где оно являет себя в своей высшей ипостаси.
Это бескорыстный жест признания единственной ценности жизни. Это — благодарность за труд Марии Ноймайстер и семи работниц.
Они высекают искру и раздувают огонь превращения. Они варят и вялят, жарят и парят, маринуют и фаршируют, глазируют и панируют, траншируют и бланшируют, сушат и тушат, заправляют и приправляют, осветляют и разбавляют».
Фауланд кланяется господам. Не поворачиваясь, пятится к двери и исчезает.
Господа поднимаются из-за стола. Князь Генрих подходит к окну. Камеристка уводит девочек, отпрысков сиятельного рода. Граф направляется в свои покои. Графиня следует за ним. Все, исполнившие свою миссию, оставляют залу. Посуда, отнесенная на кухню Цёлестином и Мандлем, переходит в руки кухарок.
Макс Кошкодер стоит перед замком. Уже стемнело. Из окна поварни сочится слабый свет. За мутью запотевших стекол проступают прутья решетки. Другие окна ярко освещены.
Восемнадцать господ отдыхают после дневных трудов.
Тот, кто убивает кошек, ставит капканы, стреляет дичь, ведет счет добыче и чьи пальцы пахнут порохом, обходит теперь дозором здания, потонувшие во тьме.
Макс впивается взглядом в черные провалы дорожек и марево полян. Он слышит крик ночной птицы и видит полет летучих мышей, которые днем спят в башне замка.
Макс знает, каков мир ночью и каков днем.
Он выдирает рукой внутренности убитых животных. Рука протыкает брюшину, выжимает сердце и вонзается в легкое. Она познала скользкую неуступчивость и эластичность трахеи и пищевода, находящихся в тесном соседстве с тканями телесной оболочки. Его ухо привыкло к шуршанию сдираемой шкурки и треску отлипающей кожи фазанов, диких уток и вальдшнепов. Он принюхивается к вырванным кишкам. Он знает жесткие и мягкие травы, и как они растут, и чем становятся в желудке дичи.
Позади замка возле помойной ямы, в которую по ночам лезут нищие, находится клоака. С ней сообщаются трубами восемнадцать апартаментов. На крышке клоаки лежит Грес. Макс подходит к нему. Он знает этого нищего, вечно отирающегося около замка. Грес — приживальщик клоаки и помойной ямы. Он прикладывает ухо к холодной крышке. Доносится
Влага и сгустки, стекая по трубам, превращаются в однородное месиво. Грес не шелохнется. Всплески, бурление, стук тяжелой капели. Грес слышит все. Вот где-то далеко заступы взрезают мягкую землю, лопаты сгребают жижу. Рыхлое припорашивает твердое. В утробе замка что-то урчит и булькает. Тощая кишка, подвздошная кишка, толстая кишка вьются за каменными глыбами замковой стены. Толстая кишка вбирает все, что изливается с разных сторон.
Мир живет круговоротом. Снедь поступает на кухню, яства поднимаются выше. Нож отделяет верх от низа. Цёлестин и Мандль снуют по лестницам. Каргель и Эбли выносят корыто. Солнечное сияние столовой залы исходит от круглого стола.
У князя Генриха топорщатся кончики усов, когда зубы терзают лососевую спинку. Остроконечная бородка графа загибается вверх, когда зубы рассекают мякоть персика. Бархатка графини колышется в такт глотательным движениям. Грес слышит множество вещей.
Он лежит на крышке и прислушивается.
По трубам течет крепкий бульон с яйцами.
По трубам катятся шарики вермишели.
Серебристый лосось ныряет в самую глубь. Прибывает тушеное филе. Бараньи котлеты шарахаются в разные стороны. Эскалопы из молодой косули размазываются по трубам. Фарш каплунов утучняет журчащую влагу. Гусиная печень, жареные вальдшнепы, персиковое суфле, пудинги, брюссельский торт, вишневое мороженое, фрукты — все проплывает под лежбищем Греса, исчезая в бурлящей пучине.
Макс смотрит, а Грес лежит на спине, раскинув руки. Из дверей замка на задний двор выходят Мария Ноймайстер и семь работниц. Они стоят бок о бок и вдыхают ночную прохладу. Они боятся нищих. Они знают, что Грес залег над клоакой.
Розалия Ранц рассказывает, как князь глядел в окно кухни.
Грес видит звезды.
Грес видит луну. Он смотрит, как удаляется Макс. Под Гресом катят свои волны начало и конец. Над Гресом дремлет замок.
Мария Ноймайстер и семь поварих возвращаются в замок. Они затворяют тяжелую дверь. Цёлестин щелкает засовами. Макс идет домой. Он читает книгу про золотого фазана и про платья герцогини, которая когда-то владела замком и больше всего на свете обожала кошек.
Грес встает со своего лежбища. Он прислоняется к стене. В его теле гудят пустые трубы, в них оседает то, что преходяще.
Прямо над головой Греса кто-то распахивает окно. Это — Фауланд. Пусть господа знают: все едино — слово ли становится плотью или плоть словом. Кто выходит из подземелья, в него же и возвращается. Время и трапеза уничтожают то, что кажется превращением. Круг замыкается над Гресом. Всё так, как было от веку. Прекрасное солнце встанет завтра, прекрасное солнце завтра и зайдет.
Мария Ноймайстер и семь девушек приступают к работе. Князь Генрих стоит у окна. Впереди столько впечатлений. Бархатка, остроконечная бородка, зубы и глотка, нёбо и язык. Грес стоит во дворе замка, проклиная рыбу и каплуна. Каргель и Эбли проходят мимо. Цёлестин и Мандль начинают свой маршрут.