Убийства — мой бизнес
Шрифт:
Гремилли вмешался:
— Мне кажется, мадам, вы слишком плохо думаете о полиции. К тому же, все, что мне доверительно сообщают, не имеет законной силы до тех пор, пока не будет мной запротоколировано и подписано авторами. Поэтому ваши волнения абсолютно напрасны, ответы вашего супруга интересуют исключительно меня одного, поскольку я пытаюсь понять человеческую сущность тех, кто меня интересует, независимо от того, идет ли речь о живых или мертвых.
— Если это действительно так, как вы говорите, месье, то я советую заняться личной жизнью этого Арсизака! Стыд! Какой стыд!
— В это трудно поверить…
— Именно! Настоящие оргии устраивал!
— В отсутствие мадам Арсизак?
— Скажете тоже! Да они два сапога пара!
Ветеринар притих, смирившись с тем, что жена окончательно заняла его место в борьбе и теперь одна бесстрашно рвалась в атаку.
— А мне почти все, к кому я ни обращался, расхваливали мадам Арсизак, отмечая ее красоту, обаяние и готовность пойти на любые жертвы ради несчастных.
Эта наивность полицейского привела мадам Тиллу просто в восторг:
— Что касается ее красоты, то не мне об этом судить. Я не мужчина, но знаю, что найдется немало охотников до женщин подобного вызывающе-вульгарного типа. Ну, а в отношении остального — это все выдумки тех, кому очень хотелось запудрить вам мозги. Интриганка — вот кем была ваша мадам Арсизак, которая пыталась подпрыгнуть выше своей задницы!
— Клеманс!
— Извини меня, Этьен, но если откровенно, то одна мысль об этой дочке бедных аркашонских бакалейщиков, пытавшейся нас убедить, что ее сделали из ляжки Юпитера, меня просто бесит. И то, что произошло, не могло не произойти в этом развращенном мире! Не исключено, что как раз в одну из оргий ее и убили.
Итак, мадам Тиллу звалась Клеманс [5] …
Выйдя от четы Тиллу — этого сгустка злобы и зависти, — Гремилли вдохнул полной грудью, испытывая острую необходимость в свежем воздухе. За все время своего пребывания в Перигё он впервые ощутил столь сильное чувство отвращения. Единственным противоядием против почти физического отравления могла быть только медленная прогулка, которую комиссар решил использовать с толком, направившись в сторону старого города, на улицу Сажес, к дому Альберта Суже, фармацевта-гомеопата и помощника Тиллу. Полицейский надеялся встретить на сей раз личность более симпатичную, чем ветеринар.
5
Милосердие, великодушие (фр).
На бульваре Монтеня Гремилли столкнулся нос к носу с прокурором.
— Преследование продолжается, месье комиссар?
— А чем, вы полагаете, я должен заниматься?
— Моим арестом, например.
— Вы действительно так считаете?
— Это вызвало бы такой глубокий вздох облегчения у моих… друзей.
— Почему вы так решили?
— Вы бы отомстили
— Месье прокурор, скажите, вы любили жену?
— Сказать, что не любил, — это все равно, что ничего не сказать: я ее ненавидел.
— До такой степени, чтобы пойти на убийство?
— Если бы у меня хватило на это храбрости, то — вне всякого сомнения.
— Да, но иную работу можно и другому доверить, в цене бы только столковаться.
— Вы думаете? А если нарвешься на какого-нибудь неугомонного шантажиста?
— Возможно.
— Скажите откровенно, месье комиссар, неужели вы можете представить меня просящим кого-то: «Дружище, сделайте одолжение, ухлопайте мою жену»? До свидания, месье комиссар. Но знайте: несмотря на почти всеобщее подозрение в мой адрес, я продолжаю надеяться.
— На что?
— На вас. До скорого!
Прокурор направился в сторону дворца правосудия, оставив Гремилли в задумчивости. Полицейский чувствовал, что ему не удается до конца понять Арсизака. За внешней веселой беззаботностью угадывался никогда не дремлющий ум, способный ненавязчиво вам дать понять то, что считает необходимым. Любит все усложнять, но в то же время уж слишком проворен. И признался в своей ненависти к жене исключительно с целью показать, что не убивал ее ни сам, ни посредством кого-то. Гремилли признался себе, что ему не часто приходилось сталкиваться со столь серьезным противником, каким оказался Арсизак. Настроение его улучшилось.
В отличие от Тиллу, сорокапятилетний фармацевт-гомеопат был весьма элегантным блондином. Жена его также была светловолосой, и ее можно было бы назвать миловидной, если бы не рыхлая кожа лица и мутно-близорукий взгляд. Она сразу же показалась Гремилли занудой и плаксой, которая постоянно на что-то жалуется. Именно она и открыла полицейскому дверь.
— Что месье угодно?
— Поговорить с месье Суже, если можно.
— Вы… по личному делу к нему?
— По самому что ни на есть личному.
Она недоверчиво посмотрела на Гремилли и обратилась через плечо:
— Альберт, ты не подойдешь на минуту?
Фармацевт, занятый раскладыванием пакетов, заполненных различными лекарственными травами, оторвался от своего дела.
— Что там еще?
— Какой-то месье хочет с тобой поговорить.
— О чем?
— Я не осмелилась у него спросить об этом.
Решив покончить с этой смехотворной сценой, полицейский назвал свою фамилию и род занятий, что, впрочем, не вызвало у них никакого волнения, если сравнивать с реакцией супругов Тиллу. Суже лишь спокойно попросил Гремилли пройти с ним за стойку, оставляя магазин жене.
— Чем могу быть полезен, месье комиссар?
— Я занимаюсь расследованием обстоятельств убийства мадам Арсизак.
От Гремилли не ускользнуло еле уловимое беспокойство, мелькнувшее в глазах Суже. Что бы это еще значило?
— Я, право, не знаю, чем…
Полицейский не дал ему закончить:
— Мне хотелось бы услышать ваше мнение о прокуроре Арсизаке, и не буду скрывать, что месье Тиллу, от которого я сейчас иду, высказался в отношении него довольно-таки резко.
Фармацевт улыбнулся: