Убийства — мой бизнес

Дюрренматт Фридрих

— Да плевать он хотел на свою жену! Вам, я думаю, известны его отношения с мадемуазель Тане?

— Бесси, вы меня удивляете! Я никогда не думал, что вы можете прислушиваться к различным сплетням.

— Но это далеко не сплетни! Арсизак сам…

Однако председатель резко оборвал его:

— Ну и что с того? Если во всех, кто изменяет женам, видеть убийц, то количество судов присяжных придется увеличить в тысячу раз и заставить их работать с первого января по тридцать первое декабря! Я старше вас, Бесси, поэтому позволяю себе

дать вам совет: старайтесь всегда сначала понять, прежде чем вынести приговор.

* * *

Ветеринар Тиллу, которому на вид можно было дать лет пятьдесят, был высок, худощав, с густой черной растительностью на руках, но, главное, крайне неприветлив. Впрочем, любезной нельзя было назвать и его жену, крошечную женщину с туго стянутыми на затылке волосами и одетую, словно квакерша. Она встретила Гремилли с нескрываемой подозрительностью.

— Не думаю, что я могла вас видеть среди знакомых моего мужа, месье.

— Он меня не знает, мадам.

— В таком случае, сожалею, но он не меняет свою клиентуру.

— Я пришел не в качестве клиента.

— Тогда в каком качестве?

— Полицейского.

Комиссар поднес свое удостоверение почти под нос мадам Тиллу, которая отшатнулась, будто от удара.

— Я не понимаю… что вы хотите?

— Поговорить с месье Тиллу.

— По какому поводу?

— Я ему сам все скажу, с вашего позволения.

— Но я… я не знаю, дома ли он.

— Я убежден, что дома, мадам… А что вас так напугало?

— Меня? Но… Мне нечего бояться. С чего вы взяли?

— В таком случае, мадам, будьте любезны, сообщите обо мне месье Тиллу, мы и так уже с вами много времени потеряли.

Супруга ветеринара в последний раз изобразила на своем лице негодование, после чего, смирившись, развернулась на каблуках и исчезла в прихожей, оставив Гремилли дожидаться стоя. Спустя несколько секунд она вернулась и сухо сказала полицейскому:

— Следуйте за мной, прошу вас.

Она проводила комиссара в кабинет Тиллу, который пребывал, казалось, в крайне дурном расположении духа. Увидев Гремилли, он обрушил на него жалобно-протестующую тираду:

— Что полиции от меня надо! У меня не может быть с ней никаких дел? Еще один государственный переворот, а? Мои противники приходятся ныне ко двору, поэтому, пользуясь своим влиянием, пытаются заставить меня отказаться от моего апостольства. Но я заранее заявляю вам и тем, кто вас послал: меня никто не остановит! Прогрессивные силы избрали меня для того, чтобы я возглавил их движение к светлому будущему, и я не обману доверия моих друзей и не оставлю их! Моя репутация не запятнана! И я ничего и никого не боюсь!

Гость воспользовался тем, что ветеринар собрался перевести дух, и спросил спокойно:

— Тогда к чему эта защитительная речь?

— Пардон?

— Вы выступаете со своей защитой, в то время как, насколько я знаю, никто не собирается вас ни в чем обвинять.

— Мне показалось,

что ваш визит ко мне…

— Я не занимаюсь политикой, месье.

— Да?

— Только криминальными расследованиями.

— Да? Тогда я перестаю совсем понимать…

— Я позволил себе побеспокоить вас с тем, чтобы узнать ваше мнение о прокуроре республики Жане Арсизаке, у которого жена, как вы, вероятно, знаете, погибла при трагических обстоятельствах.

— Да, это всем известно. Прошу вас извинить мою горячность. Мне приходится иметь дело с влиятельными лицами, которых моя деятельность не всегда устраивает. От них можно всего ожидать, поэтому я вынужден быть постоянно начеку. Ваш приход я воспринял как очередную махинацию с их стороны. Я еще раз прошу извинить меня. А что касается месье Арсизака, то я не уверен, что смогу вам чем-либо помочь, поскольку я не состою и никогда не состоял в дружеских отношениях с этим месье. Если мы и сталкиваемся с ним, то лишь во время политических дебатов.

— Я не думаю, что открою секрет, если сообщу вам, что до сих пор неясно, имеет ли месье Арсизак какое-либо отношение к смерти своей жены или нет. Скажу больше: в отношении него имеются некоторые подозрения.

Последнее замечание, чувствовалось, вызвало в Тиллу бурю внутреннего ликования, ибо возможная виновность Арсизака автоматически влекла столь желанное исчезновение его как опасного политического соперника. Однако вскоре лицо Тиллу вновь помрачнело. Не скрывая презрения, он сказал:

— Я не питаю на этот счет ни малейших иллюзий! Даже если будет доказано, что Арсизак виновен, его приятели — его клан — найдут способ, чтобы замять дело.

Комиссар сделал вид, что не понимает:

— Вы действительно так считаете?

— Еще бы! Эти люди на все готовы, чтобы вытащить своего! Пусть даже для этого понадобится отправить невиновного на эшафот!

— А вы не преувеличиваете?

— Преувеличиваю? Все эти ничтожества, эти миллионеры, эти наследники бешеных состояний, эти присосавшиеся к государству клещи держатся друг за друга как воры на ярмарке! Они готовы пойти на любые мерзости, лишь бы люди и понятия не имели об их жизни, которую иначе, как клоачной, и не назовешь. Но пролетариат их вышвырнет на свалку истории!

— Тебе нельзя так нервничать, Этьен! У тебя же давление! — воскликнула мадам Тиллу, объясняя тем самым свое появление в комнате. Гремилли подумал, что она подслушивала, стоя под дверью, и решила вмешаться в разговор после того, как поняла истинные мотивы его визита. Ее муж дал ненужные ей уже пояснения:

— Месье расследует обстоятельства убийства мадам Арсизак и хотел бы узнать, что я думаю о ее супруге.

— Будь внимательным к тому, что говоришь.

— Почему?

— Твои слова могут выйти из этих стен и дойти до ушей твоих противников в искаженном виде, и нет никакой гарантии, что они не попытаются тебя привлечь за клевету.