Убийственная осень

Клевалина Наталия

— Стало быть, лесбиянки их тоже погнали, — заметила Овчарка.

— Конечно, лесбиянки со стажем поняли, что у девчонок это возрастное, от глупости, — отозвалась Васса.

Прошел, наверное, час, и людской поток поредел. В конце концов вниз спустились две полные эмчеэсовки в пуховиках и эмчеэсовец, который встречал их у ворот. Они были мокрые и взъерошенные, как мыши в половодье.

— Ну, теперь будет… Ветер с ног валит, — сказал мужчина, вытирая рукой лицо, — погодим немного, вдруг кого еще принесет, а потом двери припрем чем-нибудь.

Вот

здесь-то Юрик и выкинул номер. Он ходил по залу, будто искал кого-то. И увидел Овчарку.

— Опять сидишь! — закричал он.

Овчарка от неожиданности вздрогнула.

— Опять прохлаждаешься! Сказал ведь, что белая ждет! Иди к ней, иди, слышишь! — И он подтолкнул Овчарку к лестнице.

Васса пришла на помощь. Она встала между Юриком и Овчаркой.

— Отстань от нее, уходи, — велела она строго, но Юрик не унялся, снова стал кричать.

— Погоди, — сказала Овчарка Вассе, — он меня помочь кому-то зовет. Кому-то помощь нужна. Я пойду схожу.

— Ты что, рехнулась?! — рассердилась Васса. — Я тебя никуда не пущу, пусть там и нужна кому-то помощь. Я твоей матери пообещала, что тебя целой и невредимой домой привезу.

— Так ты звонила маме! — разозлилась Овчарка.

— Это она мне позвонила. Ведь ты ей только и сказала на автоответчик, что уезжаешь далеко и надолго. Ну, я ее и успокоила. Не о том речь. Пока я жива, ты никуда не пойдешь. У меня только одна подруга — ты.

— Но мне надо наверх, я чувствую, что кто-то ждет, чтобы я помогла ему, правда. Кроме того, я должна видеть тайфун.

— Я всегда знала, что ты сбрендила еще в детстве. Так на то я и твоя подруга, чтоб тебя вразумлять, когда у тебя крыша течь начинает.

— У меня крыша течь начинает?!

Так они пререкались. Юрик монотонно орал, как автомат, раз в полминуты: «Пошла! Пошла!» Тут еще один эмчеэсовец подключился. Он сказал, что Овчарка может идти на все четыре стороны, раз ей так приспичило. Но лично он ровно через двадцать минут запрет двери. Васса вцепилась в рукав Овчарки мертвой хваткой. А тут еще Овчаркин отец решил вмешаться. Он сказал, что Овчарке не стоит выходить. Это Овчарку совсем взбесило. Она решила, что теперь уж точно пойдет. Она прорычала отцу:

— Мне насрать на тебя! Что хочу, то и сделаю, и ты мне не указ! Рожей не вышел! Не заработал права мне указывать, говно!

И тут посреди этого концерта не по заявкам раздался голос:

— Пусть идет! — Это сказал старец, который сидел на стуле.

Он произнес это негромко, но его почему-то услышали. И сразу замолчали, как по команде. А Овчарка моментально взлетела вверх по лестнице. Надвинув поглубже капюшон штормовки, она выбежала из монастырских ворот. И сразу увидела лошадь.

Эту лошадь Овчарка уже видела — она принадлежала музею, который размещался здесь же, в монастыре. Когда на остров приезжали важные гости, лошадь запрягали в красивую тележку и катали их. Все остальное время эта лошадь с еще двумя паслась в низине, рядом с Полярной

улицей. Овчарка любила лошадей и все хотела подойти к ней и угостить чем-нибудь вкусненьким. Но так и не сходила из-за дождя. Низкорослая, пузатая лошадка, с черными хвостом и гривой, была серая, почти белая. Очевидно, она с испугу сорвалась с привязи и прибежала сюда. На ней был недоуздок. Сбежала, вырвав колышек, за который ее привязали длинной веревкой. А теперь запуталась в веревке этой передними ногами и свалилась. Лошадка все билась, но встать не могла.

«Так вот кто эта белая, которой помочь надо, — подумала Овчарка, — все ясно как день».

Она достала острый перочинный ножик и в двух местах перерезала веревку, распутать которую было совсем невозможно. Овчарка не успела даже недоуздок взять. Кобыла вскочила, толкнула Овчарку головой, свалила с ног и помчалась от монастыря так, будто за ней черти гнались.

Овчарка, вся в грязи, с криком «Куда?! Вот глупая скотина, куда тебя понесло?» побежала за ней. Веревка хоть и стала короче, но все равно волочилась за кобылой по земле. Овчарка пыталась наступить на нее, но ничего не выходило. А двери закроют через двадцать минут. Теперь уже через десять. Если прямо сейчас повернуть назад, можно еще успеть.

Овчарке такая мысль пришла в голову только затем, чтобы тут же уйти от нее. Овчарка продолжала погоню за дурацкой лошадью. Она думала, что кобыла, скорее всего, боится моря и побежит в глубь острова. Но та вопреки всякой логике с вытаращенными глазами поскакала к берегу, отбрасывая комья грязи в лицо преследующей ее Овчарке. Лошади, когда пугаются, сразу голову теряют.

Поселок выглядел нежилым, будто люди, все до единого, отсюда ушли давным-давно. «Поселок Зеро какой-то», — подумала Овчарка, и ей стало не по себе. Даже комары пропали неведомо куда.

Овчарка всегда все делала наперекор. В пятнадцать лет она ни разу не пробовала курить или пить что-нибудь крепче какао только потому, что все ее подружки дымили и, задыхаясь, пили для понта ликер. Вот и теперь, если все сидят в монастыре и по погребам, она будет ходить по острову.

Между тем кобыла привела ее точно на то место, где они гуляли с Вассой, когда только приехали, и где к ним пристала коза. Здесь кобыла встала. Она выглядела спокойной и не чувствовала своей вины. Будто это вовсе не она мчалась сумасшедшим галопом от Овчарки два километра. Запыхавшаяся Овчарка подошла к ней:

— Ну и вот что тебе тут понадобилось, скажи, может, я пойму?

Овчарка пыталась взять ее за недоуздок. И тут увидела «Лорелею». Вот это было действительно страшно. С горизонта очень быстро наползала чернота, сверкая молниями. Море сделалось вдруг спокойным. Наверное, оно тоже испугалось. Овчарка быстренько взяла себя в руки.

«Это еще не страх, — подумала она, — господи, идет прямо на меня!»

И вот тогда, непонятно почему, Овчарка подбежала к кромке воды и крикнула, размахивая руками: