Убийственная осень
Шрифт:
— Да что тебе надо?! Я тебе денег дам, отвяжись только!
— Ты где взял сумку, козел? Отвечай конкретно, понял? А то останешься без жилья и с переломами всех конечностей!
— Да я ее впервые в столовой той увидел. Как ты мне ее показала. До этого я ее и в глаза не видел. Смотрю, вроде дорогая сумка. Ну и решил: возьму. Вот тебе крест, никого я не топил!
— Брехло и ворюга, а еще крестом клянется! Давай сумку. А если и тут сбрехал, то я тебя запомнила, усек?
Мужик поставил сумку на дорогу и припустился к гостинице. И все оглядывался, так что не заметил перед собой бродячего кота, который мирно переходил дорогу, и наступил на него. Кот гаркнул дурным голосом, мужик весь потом
И все продолжал оглядываться. Овчарка захохотала, взяла сумку и пошла прочь, очень собой довольная.
Васса дожидалась ее дома, на крыльце. Они вошли в свою комнату, и Овчарка заперла дверь на крючок.
— Этот козел никакой не убийца, — сказала она, — просто привык тырить все, что плохо лежит. Сумка с самого начала в столовой была. Слушай, Аслан ей вернул сумку позавчера утром. Позавчера вечером Шура уже плавает у косы с красными валунами. Позавчера днем я ходила в магазин на площади. Искала чипсы и заходила в столовую. Тогда там еще не было никакой сумки. Да и официантки, которые закрывали в тот вечер столовую, не могли ее не заметить. Значит, тогда ее еще там не было. Весь вчерашний день столовая не работала, потому что свет отключили. Столовая открылась сегодня, да и то с опозданием, после одиннадцати, потому что у них во время урагана протекла крыша — видела, весь потолок в разводах? Получается, эту сумку могли там оставить только сегодня с утра. Вряд ли мы узнаем, кто это был — народ попер в столовую, так соскучился по горячей человеческой пище. Вот смотри. Допустим, убийца Каретной принес ее сюда. Спрашивается — зачем? Легче ее выбросить, чем переть в столовую. Я так думаю — он в нее что-нибудь такое сунул, чтобы тех, кто его ищет или будет искать, со следа сбить.
— В сумке, кстати, могло быть что-нибудь, что его обличает. Кто знает, вдруг Каретная вела два дневника и один носила с собой на цепочке, а другой в сумке? Вот он его изъял и уничтожил. Давай скорей, открывай, а то я умру от нетерпения! Слушай, а может, ее не открывать? Ведь полагается снять там отпечатки пальцев. Может, ее в ментовку?
> — Да откуда у них тут дактилоскопист в этой глуши? Вон я слышала тогда на причале, когда Аслана зарезали, что у них тут и морга-то нет. К тому же ты слышала: нет трупа — нет сумки. А кто докажет, что это сумка Каретной? Нас они крейзи считают — то нам трупы мерещатся, то сумки… Неохота висяк раскапывать.
С этими словами Овчарка расстегнула «молнию». Шура Каретная путешествовала налегке. Сумка была небольшая, и класть в нее следовало только самое необходимое. Лишь только сумку «Гуччи» открыли, из нее запахло какими-то сладкими духами.
— Вроде похоже на «Пуазон» диоровский, — сказала Овчарка, — но я, конечно, не спец. Стыдно, а еще в «Женском мире» работаю.
— Нет, это «Опиум», — отозвалась Васса, — я его не спутаю, я все время ими душусь.
Овчарка достала из сумки томик Кортасара, толстый роман Мураками, пакет с боди и тремя парами трусов, электрическую зубную щетку «Браун», пасту «Колгейт», духи «Опиум» (выяснилось, почему ими пахло так сильно — крышка соскочила с флакона, пару черных, прошитых белыми нитками мокасин, тоже «Гуччи», Шура явно питала слабость к кожаным изделиям этой фирмы. На дне сумки лежала пара бесплатных газет и распечатанный конверт. Овчарка разложила все на своей кровати. Еще была белая безрукавка из ангорки, очень красивая.
— Слушай, — сказала она, — по-моему, знаешь на что это похоже? Она, когда выходила из дома в Москве, проверила почтовый ящик. Я вот тоже так сделала — чего, думаю, это барахло рекламное здесь копиться будет, воров квартирных привлекать. Не глядя все сунула в сумку и пошла. И она так же — взяла это письмо и вместе с вот этими газетенками сунула в сумку не глядя. У нее
— Конечно. А здесь все бумажки из ящика оказались на дне. Хотя знаешь, дорога длинная, она могла сто раз залезть в сумку, и тогда почта очутилась бы на дне. Или это значит, что все прошерстил убийца.
Обе жадно смотрели на распечатанный конверт.
— Эта Шура все-таки странная, — заметила Овчарка, — спартанский наборчик! Ни одежды особо, ни обуви, ни еды. Зато тома модных писателей, которыми по башке если ударить, убить можно! Полное презрение к материальной стороне жизни. Одна пища для ума! Очень на нее похоже! Тащить за тыщи километров на северный остров Мураками, прихватив, по сути, одни только трусы!
И Овчарка потянулась к конверту. Туда был вложен только один лист из тетради в клетку, на котором круглым широким почерком было написано следующее:
«Дорогая Шура, мы можем быть вместе. Я не одна из твоих сумасшедших поклонниц, не тусовщица. Я просто домашняя девочка, но ты свела меня с ума. Почему ты не захотела поговорить со мной вчера, когда выходила из телецентра? Наверное, просто меня не узнала, ведь ты не знаешь, как я выгляжу. Но твой охранник больно толкнул меня в плечо. Ничего, это не важно, я и не такое вынесу, лишь бы мы были вместе. У меня такие же голубые глаза, как у тебя. Если мы не будем вместе, мне и жить незачем. Да и тебе тоже, когда-нибудь ты это поймешь. Хочу отрастить волосы и сделать химию, чтоб они были как твои. Я могу вечность ждать нашей встречи, но все-таки мое терпение не беспредельно. Меня зовут Света, и ты мой единственный Свет. Свет в ночном мраке».
— Пишет, что не сумасшедшая поклонница. Но это типичное письмо сумасшедшей поклонницы.
— Факт, — отозвалась Овчарка, — так по-дурацки пишут только совсем спятившие фанатки лет четырнадцати — восемнадцати. Хотя… черт ее знает. По почерку не разберешь возраста. Есть и взрослые дауны или маньяки, которые тоже таким слогом разговаривают со своим кумиром. Или нас хотят провести. Подбросить фальшивку. Мол, грозилась, писала, ну и убила. Сплошь и рядом. Джона Леннона убили? Убили. Маньяк убил. Он сначала тоже ему такие вот письма писал, а потом вообразил, что Джон Леннон — это он, ну и убил того как самозванца. И тоже был совсем не подросток, если мне память не изменяет.
— Письмо липовое, вот что я тебе скажу, — ответила Васса после короткого раздумья, — очень уж все просто получается, ты что там роешься? Больше ведь ничего нет.
Овчарка перевернула сумку вверх дном, но оттуда ничего не вывалилось.
— Я думаю, тут еще должно быть что-то. Видишь, если все сложить, остается место. А мне, если опять-таки память не изменяет, кажется, что она садилась в поезд с сумкой набитой до отказа. Сумка и так небольшая. А дорога долгая. В таких случаях сумку полностью набивают необходимым, поверь мне. Хотя Шура и не была обыкновенным человеком, как мы с тобой, она все-таки женщина. А мы обычно так собираемся, что потом, когда надо сумку застегивать, приходится на нее сесть верхом. Что-то здесь еще было.
— Почерк, кстати, вроде твоего, — заметила Васса, продолжая рассматривать письмо, — ты тоже такими аршинными буквами пишешь.
— Ты гений, Васса! — завопила Овчарка. — Девчонка сильно близорукая, это ясно как день. Я когда очки не надеваю, так же катаю! Она, я уверена, плохо видит, но очков наверняка не носит, потому что думает, что они уродуют ее личико.
Они все сложили обратно в сумку.
— Завтра еще раз все пересмотрим, — сказала Овчарка, — может, что и придет в голову.