Убийственная осень
Шрифт:
— И очень даже красиво, — возразила Васса.
— Да, прабабка говорила, мол, переводится как «пламенная». Но я Овчарка, — Овчарка тряхнула головой, — Овчаркой и останусь. А ты гляди — не ляпни про Серафиму. Тебе что, выходить нельзя?
— Ага. Тихий час.
— Кому тихий, а кому громкий. У тебя какой номер комнаты?
Когда явилась мать Вассы, обе девчонки обстреливали рябиной из окна всех проходящих внизу. До этого они спорили, кто выдует самый большой мыльный пузырь, и пускали из окна самолетики. Все в комнате было вверх дном. Самое скверное, что самолетики они делали из листков, вырванных из тетради Вассиной матери. Это оказался ее дневник. У Вассы отродясь не
И вот как-то летом, когда повсюду крутили песню «Я шоколадный заяц», Овчарка и Васса встретились после работы и пошли в кино.
Как только фильм начался, Овчарка моментально задремала. Ее не разбудил даже шум от спецэффектов на экране. Так что спустя тридцать минут Васса ее растолкала и они вышли из зала и сели у барной стойки.
— Ты всегда платишь двести рублей, чтоб немного поспать? По-моему, дешевле выйдет спать дома, — со смехом сказала Васса.
— Надеюсь, я не храпела? — спросила Овчарка, зевая.
— Так, совсем чуть-чуть.
Они выпили по кока-коле со льдом, после чего Овчарка заметила на другой стороне улицы «Макдоналдс».
— Пошли. Поспали, теперь поедим. — И потащила подругу в кафе, где набрала кучу еды.
Они с трудом нашли два свободных места.
— Ай-ай-ай! — сказала Васса. — Что же скажут твои читательницы, среди которых ты насаждаешь здоровый образ жизни? Две картошки фри, два молочных коктейля и три чизбургера. И это в восемь вечера!
Однако меньше всего в этот момент Овчарке хотелось слушать о читательницах «Женского мира».
— Да насрать мне на них! Это все из-за них! Это из-за них моя жизнь не удалась!
— Послушай, — рассмеялась Васса, — подожди по крайней мере еще лет пятьдесят. Вот тогда и говори о том, что жизнь не удалась.
— Мне так и хочется иногда написать в моих советах. Знаешь, что я бы сделала со всеми этими дурами, помешанными на диетах и шмотках? Я бы упаковала их всех в столыпины и отправила бы на картошку в Рязанскую область, как при социализме. На них же пахать надо! У нас знаешь какие бы были урожаи! А я тут их учу дыхательным упражнениям от бессонницы! Вот где они бы спали как убитые! Ты не поверишь, я уже вторую неделю из-за всего этого сплю только благодаря феназепаму. Этот проклятый журнал меня в могилу сведет.
— Я всегда говорила, что тебе там не место.
— А есть я что буду?
— Значит, терпи. Вон я читала в журнале, восемьдесят процентов людей недовольны своей работой.
— Не говори мне больше этого слова — «журнал», — буркнула Овчарка и откусила большой кусок чизбургера.
— У меня для тебя маленький подарочек, — сказала Васса, — может, тебя это порадует.
И она достала нарядно запакованный блестящий сверток.
— В честь чего это?
— Неделю назад были твои именины.
— Честное слово, вот блин, хоть бы кто-нибудь, кроме тебя, догадался поздравить, — сказала растроганная Овчарка, разворачивая обертку, — все думают, на день варенья или годовщину свадьбы надо дарить. А именины — мелочь, чего об этом и вспоминать.
В упаковке оказалась помада, Овчарка давно такую хотела — «Блеск мокрых бриллиантов», сто восемнадцатый оттенок.
— Блин, как ты догадалась, что я хочу именно сто восемнадцатый?
— Ты мне месяц назад об этом сказала. Мы тогда еще ходили выбирать мне брюки.
— Черт, хотела бы я, чтобы мой парень так же умел слушать. По-моему, он иногда забывает, как меня зовут.
— А с чего ты решила, что я тебя бы взяла замуж? — рассмеялась Васса.
— Послушай, — немного погодя сказала Овчарка, — не хотелось бы о печальном, но как твой развод?
— Помаленьку. Я, знаешь, после трех месяцев этой нервотрепки как-то утром в зеркало поглядела, и мне впервые в жизни показалось, что я стала старой.
— Не валяй дурака. По-моему, тебе отдых нужен. И мне тоже. Это мне сегодня сказал зам главного редактора. После того как я отнесла ему свои советы этого месяца. Там одна дура спрашивает: «Мне сорок лет. Что мне делать, чтоб у меня грудь стояла, как раньше?» Ну я и ответила: «Встать на четвереньки». Слушай, хочешь совет? Нормальный? Если ты хочешь ради Катьки все склеить, то лучше сразу брось это дело. Кстати, сколько твоей дочке?
— Четыре года.
— Вот знаешь как будет? Катька вырастет, увидит, какая ты несчастная и старая и как все его выкрутасы терпишь, и спросит: «Мам, ты зачем себя несчастной сделала?» — а ты скажешь: «Ради тебя». А она скажет: «А я и не просила. Это значит, во всем этом я виновата». Ты что думаешь, ей от этого хорошо будет?
Вот смотри, мы с тобой без отцов выросли. И ничего, не сдохли. Я зарабатываю в этом проклятом месте семьсот баксов, ты в своем рекламном агентстве и побольше. Знаешь, что я тебе скажу? Если хочет уходить, пусть уходит сейчас, а не потом, когда Катька к нему привяжется. Вот тебе хорошо, ты своего отца вообще не знала. А меня отец бросил, когда мне восемь было. Встретил какую-то шлюху! Мне, помню, подарил напоследок игрушечный луноход. Я его до остановки провожала, будто знала, что в последний раз его вижу. И так мне хотелось сказать: «Возьми свой луноход, мне не он, мне ты нужен». Но смолчала, хотя чуть и не заплакала. Я тогда уже гордая была, ты меня знаешь. Пришла домой да и разбила этот его луноход молотком. Очень он меня обидел, вот что я тебе скажу. Я если б сейчас его увидела, сразу бы в рожу плюнула. — И Овчарка снова впилась зубами в чизбургер.
Васса слушала ее с грустным видом. А Овчарка похлопала ее по руке:
— Да не жалей ты о нем. Черт, ты у нас видная девушка, к вам такие мэны ходят, я видела! Кого-нибудь найдешь. А если будешь этого терпеть, вот тогда в сорок останешься с измотанными нервами и никакой внешностью. Поверь мне, я ведь веду колонку гребаных советов. Выше нос, подруга! Прорвемся!
Иногда Овчарка думала, что в прошлой жизни они с Вассой тоже дружили. Очень уж хорошая, верная и долгая была у них дружба. Вассе в жизни пришлось хуже, чем Овчарке. Мать пила да гуляла, но, кроме нее, никого у Вассы не было. Когда мать умерла от цирроза в сорок, Овчарка, которой Васса даже и позвонить не успела, каким-то образом почувствовала, что с подругой стряслась беда, и поздно вечером примчалась к ней. Овчарка позвонила в морг, привела врача и мента, чтобы освидетельствовали смерть. Васса сидела в углу и ничего не могла делать. Васса боялась спать одна. Овчарка уложила ее в постель, напоила валерьянкой, а себе постелила рядом на раскладушке. Они проговорили всю ночь. Добрая Овчарка даже смогла вывести подругу из прострации, рассказав что-то смешное. Кажется, о том, как какой-то извращенец в метро долго гладил руку Овчарки, которой она держалась за поручень, и уже стал думать, что ей это нравится, потому что она, как большинство ему попадавшихся женщин, не отдергивала руку, как вдруг Овчарка оторвалась от газеты, в которой героические журналисты писали истории о своих подвигах, и произнесла: «Поручень правее».