Убийственная осень
Шрифт:
— Вся в меня! Как порох, ничего не скажешь. Да и я хорош. Заслужил.
Груша хотела вытянуть из него еще что-нибудь, но тут подошел катер «Святитель Николай», и все рванули в бар за сумками. Груша, собственно говоря, была в отпуске, но желание подзаработать не покидало ее даже на отдыхе.
— Ты чего на него? — спросила Васса подругу, пока они шли к причалу. Васса следила, чтоб расстояние между Овчаркой и мужиком, который шел впереди, было не менее двадцати шагов.
— Этот мудак — мой папаша, — буркнула Овчарка, — Васса, я не могу просто, честное слово! Подходит, будто мы вчера только виделись. «Как ты, как мама», —
— Вот тебе и приехали на остров, — выдохнула Васса, пересчитывая деньги на билет.
— Ничего, я даже рада, — сказала Овчарка, доставая бумажник, — если и не урою его, то все равно он у меня наплачется. Я ему такое устрою, что он будет отсюда бежать и кричать, что забыл, как маму зовут. Такого пинка наподдам, что будет лететь, свистеть и радоваться.
— Мы ведь отдыхать едем, — робко напомнила ей Васса, — нервы подлечить.
— Вот это и будет отдых самый лучший. Если я пойму, что он меня после острова этого вовек не забудет, меня это так зарядит, что я смогу еще два года подряд без единого отпуска сочинять дурацкие советы, вот увидишь.
Они взошли по трапу последними. Овчарка оглянулась и увидела, что Шуры Каретной на дебаркадере не было. Наверное, она села на катер одной из первых. Овчарка заметила, что Шура смотрела на драку с интересом и словно ободряла Овчарку взглядом. Зато отец Панкратий глядел на рукоприкладство с явным осуждением и отвращением. Когда Овчарка увидела священника впервые, ей даже пришло на ум переодеться паломницей, найти какой-нибудь повод, чтобы с ним поговорить, и постепенно влюбить его в себя. Теперь после драки он наверняка накрепко запомнил ее лицо. «Да и глупо это — быть плохой и притворяться хорошей. Это еще хуже, чем просто быть плохой», — думала Овчарка. Ее только сейчас перестало трясти от злости после разговора с папашей.
Когда «Святитель Николай» отошел от причала, Овчарка окончательно вернула себе душевное равновесие. Она даже помогла двоим матросам выбирать якорь, держась за краешек лебедочной ручки. Овчарка никогда не думала, что это такое трудное и долгое дело. Потом она разговорилась с одним из моряков. Пассажиры побросали вещи на палубе и оглядывали берега. Женщина с обесцвеченными волосами достала камеру, а отец Овчарки не отнимал бинокля от глаз. Переваливаясь с боку на бок, катер выходил на глубоководье. Вышло солнце. Опершись о металлические перила, Овчарка разговаривала на носу с моряком, стоя так, что загораживала собой надпись «Берегись швартовых».
— А что, — спрашивала она, — если в воду случайно упасть, то сколько продержишься?
— Ну, если плавать можешь и ноги сразу не сведет, минут семь. А если не умеешь… — парень махнул рукой, — вода ледяная. У нас в прошлом году какой-то напился и с дебаркадера упал. Выловили, и даже живого. Бог пьяных любит.
— Значит,
Но парень сказал, что «Титаник» не смотрел, потому что он верующий и телик вообще не смотрит, только новости, и то редко.
Солнце пригревало, и Овчарка распахнула куртку. Однако солнце вдруг заволокло тучами, задул ветер. Пассажиры один за другим перешли с вещами в каюту. Овчарка застегнулась. Груша задержалась на палубе, надеясь, что Овчарка опять кинется на своего отца. Но мужик с разбитым носом спустился в каюту одним из первых, в то время как Овчарка осталась на палубе. Тогда спряталась в каюту от ветра и Груша.
Она знала Овчарку. Везучая девчонка, ей бы, Груше, такую работенку, с хорошими бабками и без нервотрепки. Ноги, конечно, пока кормят, но всю жизнь ведь так не будет.
Овчарка рассматривала в бинокль далекие холмистые берега. Вот эта цепь холмов похожа на беременную женщину, которая выгнулась от родовой боли, а вот тот холм, пожалуй, на собаку.
Ушли оба матроса. Васса стояла рядом с Овчаркой, держа чехол для бинокля. Когда она совсем продрогла, так что у нее даже нос покраснел, она сказала:
— Я вниз пойду, а то совсем замерзла. Приходи и ты, а то весь отпуск проваляешься на острове с простудой. Послушай, мне кажется, что не случайно твой отец тут очутился. Это судьба. Наверное, Бог хочет, чтоб вы…
— Убили друг друга?
— Нет.
— А что, помирились? Слушай, — сказала Овчарка, резко опуская бинокль, — может, когда-нибудь эта мысль и придет мне в голову и я от нее даже не взбешусь. Но теперь я об этом и слышать не хочу. Вот представь, вдруг твой папашка объявился, которого ты и в глаза не видела ни разу. Что, на шею ему кинешься, крича «Здравствуй, папочка!», да?
— Нет, конечно. Я просто сначала попробую его понять, хоть немножко.
— Понять? Даже не пытайся, подружка! Нам никогда не понять, почему они делают детей, чтоб потом от них сбежать к первой попавшейся шлюхе!
Васса вздохнула, взяла свою сумку и пошла в каюту. Упрямая Овчарка торчала на носу, пока не замерзла. Потом она решила, что за рубкой рулевого ветер, наверное, потише. Она занесла свою сумку цвета хаки в каюту и отправилась на корму. Здесь она обнаружила Шуру Каретную. Ведущая сидела на лавочке, что тянулась вдоль всей кормы, по-прежнему завернувшись в красный плед. Только теперь она не смотрела на море задумчиво, а что-то сосредоточенно писала в органайзере в кожаной коричневой обложке. Овчарка могла с кем угодно поспорить на что угодно, что это дневник. Груша наверняка продала бы душу рогатому, только чтобы хоть разок заглянуть в него, подумала Овчарка. Господи, даже если на Шуру Каретную надеть кофточку с рынка и джинсы из перехода метро, все равно всем будет казаться, что это дорогие бутиковые шмотки.
«К тому же она везде хороша. Везде она на месте — в Москве ли в каком-нибудь клубе, в телестудии или на Белом море», — думала Овчарка.
Она смотрела, как пикируют чайки на пенистый след позади корабля, потом садятся на воду, аккуратно сложив крылья, и покачиваются на волнах, смотрят вслед уходящему катеру.
«Вот сейчас я к ней подойду и заговорю, — решила Овчарка, — а что я ей скажу? Про телешоу говорить не надо, ей и так все время о нем говорят. У нее такой неприступный вид».