Убийственная тень
Шрифт:
Она не привыкла спрашивать и тут же раскаиваться в том, что спросила.
– Как это – знать?
– Знание – тяжелая ноша.
Эйприл решила, что не станет больше ничего слушать, иначе ночью глаз не сомкнет. Она сменила тему и была совершенно уверена, что Чарли угадал причину.
– Ты знаешь про Джима и про меня? Знаешь, что Сеймур – его сын?
Старик лишь коротко кивнул. Его лицо по цвету напоминало камень древнего каньона, и черты были будто высечены в этом камне.
Они помолчали. Потом Чарли вдруг заговорил без всегдашней
– Он стал другим. Он ищет дорогу. С трудом, но ищет. Он уже не тот человек, что уехал отсюда много лет назад.
Слова Чарли пролили бальзам на раны Эйприл. Слезы облегчения покатились по щекам; она и не думала их прятать. Но усилием воли заставила себя возразить, как диктовал ей циничный по природе здравый смысл:
– Люди не меняются, Чарли.
Индеец повернулся и посмотрел на нее.
– Ты права. Люди не меняются. Но иногда они находят себя.
Чарли умолк, и не знающий его мог подумать, что он подыскивает слова. Но Эйприл поняла: он просто размышляет, как бы не напугать ее, открыв ей больше, чем нужно.
– Ты сильная женщина. Сын – не кара, а твой выбор. Ты его сделала, зная, что твоя любовь была сильнее всего. И потому ты не потеряла себя, хотя иной раз так думала…
У Эйприл недостало смелости спросить, откуда он так точно все про нее знает. Но по-своему он ей это уже объяснил.
Знание – тяжелая ноша…
А Чарли продолжил свой экскурс в их человеческую историю:
– Три Человека всю жизнь заблуждался, думал, что сможет отказаться от самого себя. Но это никому не удается. Даже когда он выбрал легкий путь, в душе он всегда знал, что заблуждается. И не может себе простить, что не нашел смелости последовать своей природе.
Эйприл готова была поклясться, что в глазах шамана тоже блеснули слезы.
– Но теперь он обрел смелость. И это прежде всего твоя заслуга.
Они уже въехали в город. Машина двигалась по ярко освещенным людным улицам, на которых люди торопились жить. Эйприл замутило от мысли, что кого-то из них подстерегает смерть.
И она одна из немногих, кому известно – какая смерть, хоть и не известно, от чьей руки.
Она проехала Коламбус-авеню и свернула направо на Леру-стрит, потом налево на Черри-авеню и наконец на одностороннюю Сан-Франциско, тянущуюся к северу. Вскоре она остановилась перед небольшим домом из светлого дерева, утопающим, как и вся улица, в зелени вязов.
Еще недавно она гордилась этим кварталом, таким чистеньким и благополучным. При каждом доме садик с клумбами, газоном, аккуратно подстриженными кустами. Но теперь все, что раньше было привилегией, превратилось в угрозу. И защита от угрозы только одна – собачий нюх.
– Приехали.
– Хорошо тут.
Чарли открыл дверцу. Сеймур и Карел, верно, стояли у окна и ждали ее, потому что тут же вышли из соседнего дома, более внушительного, сложенного из красного кирпича. Эйприл представила Чарли Карелу и сыну, с интересом
Она обратилась к Сеймуру таинственным голосом, который так возбуждает детей:
– У нас еще один гость. Посмотри.
Она распахнула заднюю дверцу машины. Сеймур заглянул и мгновенно узнал собаку.
– Так ведь это Немой Джо! Как он к тебе попал?
– Долго рассказывать. Тем более гость проголодался. Да и я бы съела чего-нибудь. – Она взглянула на часы. – Поздно уже, а у меня нет сил готовить. – И лукаво перевела глаза на сына. – Гамбургер или пиццу?
Сеймур вскинул вверх руки, как будто подбадривая гладиаторов на арене.
– Пиццу! Пиццу! Пиццу! Пиццу!
Эйприл умерила пыл девятилетнего вечного двигателя:
– Хорошо. Пока мы не купили Немому Джо подходящей пищи, открой ему банку спагетти, а сам надень чистую майку и джинсы. После чего – пицца на всех!
– Ура! За мной, Немой Джо!
Эйприл пошла за ними в дом. Карел и Чарли остались разговаривать у калитки. В доме пес тут же учуял кухню и отправился ее обследовать.
Эйприл в маленькой прихожей посмотрела в зеркало на свое утомленное лицо. Теперь, когда тревога за Сеймура немного утихла, на ее место вползла усталость.
На полочке рядом с телефоном лежал номер «Крониклс» трехдневной давности. На первой полосе цветное фото Суон и статья, приветствующая возвращение звезды Голливуда во Флагстафф.
Суон Гиллеспи, чудо природы, в котором перемешались такие разные гены, создает на экране подлинные шедевры. Мать у нее китаянка, а отец – про него никто в городе ничего не знает – наверняка цветной. Когда Су Йен Гиллеспи приехала во Флагстафф с ребенком пяти лет и открыла прачечную, ее тут никто и не заметил. Но стоило девочке подрасти, как все головы повернулись в их сторону.
На Суон заглядывались все парни района, пока она не стала девушкой Алана Уэллса, сына Коэна Уэллса. И тут, конечно, всем пришлось отступиться.
Всем, кроме Джима Маккензи…
На ранчо, когда Эйприл вдруг обернулась и увидела перед собой Суон, ей показалось, что всех этих лет как не бывало. Все та же хрупкая девочка, а время лишь добавило ее облику нечто загадочное.
Она держалась с какой-то странной неловкостью, словно испытывала подспудное желание спрятаться и подсматривать из укрытия.
– Можно тебя на минутку, Эйприл?
Тревога словно толкала Эйприл в спину по направлению к дому, и она промедлила с ответом. Суон увидела, что она колеблется, и поняла ее неправильно.
– Это очень важно для меня…
– Хорошо.
Они сошли с веранды и направились через двор к хоганам.
– Я хочу тебе объяснить, что тогда было между мной и Джимом.
Эйприл снисходительно пожала плечами: в конце концов ей некогда.
– Что было, то прошло, Суон. Не надо ничего объяснять.