Убийственное совершенство

Джеймс Питер

— Не хочу ничего острого. Как насчет того ресторанчика, «На винограднике»?

Джон улыбнулся:

— Это был наш самый первый ужин в Лос-Анджелесе, помнишь?

— Мне там нравится. Может, у них есть свободные столики?

— Я позвоню и узнаю.

— А ты помнишь, что ты сказал мне тогда? Мы сидели на веранде. Ты сказал: любовь — это не просто связь между двоими людьми. Это как построить стену вокруг всего, что тебе дорого, чтобы защититься от бед и напастей, от всего мира, если нужно. Помнишь?

— Да.

— Отныне именно это нам и

придется делать.

24

Ночью Наоми опять стошнило. Вывернуло наизнанку. Джон сидел на корточках рядом с ней и поддерживал ее голову. Когда он был маленьким, мать вот так же сидела рядом, положив ладонь ему на лоб.

Она уже избавилась от всего, что было в желудке, и теперь ее рвало одной желчью. Из глаз лились слезы.

— Все хорошо, все хорошо, — повторял Джон, которого тоже мутило от нестерпимого запаха. — Все хорошо, милая.

Он вытер ее губы влажным полотенцем, промокнул глаза. Потом помог добраться до кровати.

— Тебе лучше? — озабоченно спросил он.

Наоми кивнула, без всякого выражения глядя перед собой. Ее глаза покраснели.

— Сколько еще будет продолжаться этот проклятый токсикоз?

— Может, ты просто съела что-то не то?

— Нет. — Она покачала головой.

Джон погасил свет и прилег рядом. От Наоми исходил влажный жар. Его все еще слегка подташнивало от запаха рвоты.

— Как ты думаешь, что это было на самом деле? — вдруг спросила она.

— Что было?

— Почему разбился вертолет? Думаешь, это была бомба?

Возникла долгая пауза. Джон лежал и вслушивался в дыхание Наоми. Постепенно оно становилось все спокойнее и тише. В тот самый момент, когда ему показалось, что она заснула, Наоми заговорила снова:

— У него были враги.

— У многих ученых есть враги.

— А у тебя есть враги, Джон?

— Я не настолько известен. Если бы был, тогда, я уверен, нашлась бы целая туча фанатиков, ненавидящих меня за мои взгляды. У любого, кто хоть немного выделяется из общей массы, есть враги. Но только это большая разница — испытывать к человеку неприязнь из-за его работы и взорвать его к чертовой матери.

Наоми помолчала.

— А что, по-твоему, будет теперь с его клиникой? С кораблем?

— Не знаю.

— Кто-то же, наверное, занимается администрированием? Надо ведь по меньшей мере отменить встречи с новыми пациентами. Должен же быть кто-то, с кем можно поговорить. Попросить, чтобы они подняли записи и точно узнали, что произошло в нашем случае.

— Я позвоню туда еще раз утром. Постараюсь поговорить с доктором Лиу. Он, по-видимому, был в курсе всех дел.

Джон закрыл глаза, но мозг никак не хотел успокаиваться. Мысли скакали как бешеные. Детторе конечно же записывал ход операции. Всех операций. Все эти сведения должны храниться в клинике. Доктор Лиу поможет. Конечно, поможет.

— Может быть, так хочет Господь, — тихо произнесла Наоми.

— Так хочет Господь? Что ты

имеешь в виду?

— Может быть, Он сердится на нас… ну, за то, что мы сделали. За то, что люди пытаются сделать. И так Он уравновешивает вещи.

— Тем, что тебя постоянно тошнит? Или тем, что доктор Детторе погиб?

— Я не это хотела сказать. Я хотела сказать…

Она замолчала.

Джон вылез из постели. Нужно выпить воды и принять таблетку. И поспать. Ему просто необходимо было выспаться.

— Может быть, Господь решил, что у нас должна быть девочка, а не мальчик, — наконец выговорила Наоми.

— Почему вдруг все эти разговоры о Боге? Я думал, ты не слишком-то веришь в Него.

— Потому что… я думаю, может, это и не доктор Детторе ошибся. Может, Господь вмешался?

Джон знал, что беременность изменяет гормональный баланс в организме женщины, а это в свою очередь влияет на мозг. Видимо, это тот самый случай.

— Милая. — Он снова опустился на кровать. — Детторе ошибся. Я не думаю, что вмешался Господь. Просто ученый совершил ошибку.

— И мы не знаем, где еще он ошибся.

— Ну, мы даже не знаем наверняка, ошибся ли он вообще. Мне по-прежнему кажется, что Розенгартен был излишне самоуверен и ошибся как раз он. Только не хочет этого признать. Мы обязательно проконсультируемся у другого специалиста. А пока мы не должны волноваться.

— Может быть, расшифровать геном нашего ребенка… нашей девочки целиком?

— Это слишком сложно. Я уже не говорю о цене. Такой анализ безумно сложен. Представь себе, только за простату отвечают тысяча двести генов. За грудь семьсот. За яичники пятьсот. Это гигантская работа.

— Если Детторе мог это сделать… То есть как он мог проделать такую работу? Да еще без лишнего шума?

— В науке такое случается сплошь и рядом. Кто-то всегда идет впереди своего времени — иногда настолько впереди, что современники не способны даже оценить открытие. Он гениальный ученый… был гениальным ученым. И обладал неограниченными средствами. — И, подумал Джон, имел какие-то свои тайные цели. Однако вслух этого не сказал — незачем волновать Наоми еще больше. Прибыль от клиники даже не могла покрыть расходы на ее содержание. Не говоря уже о собственно доходе. Да и время доктора Детторе стоило куда больше…

Ученый-альтруист? Трудящийся на благо человечества? Или…

Джон повалился в беспокойный сон.

Телефон зазвонил, как ему показалось, всего несколько минут спустя.

25

Джон вздрогнул и проснулся. Голова кружилась, и он с трудом соображал, что происходит.

6.47 — горели цифры на будильнике.

Рядом зашевелилась Наоми:

— Что… такое…

Кто может звонить в такой час, черт его раздери? Может, Швеция? Они жили в Америке уже восемь лет, но мать все время забывала о разнице во времени. Несколько раз, после того как они переехали в Лос-Анджелес, она звонила в два или три часа ночи. Еще три звонка, и включился автоответчик.