Убийственные именины
Шрифт:
Глава 11. "Зло есть добро, добро есть зло"
Как ни мучительно было отрываться от прекрасной своей возлюбленной, глубоким вечером Иосиф нашел в себе силы покинуть Зину, пока она безоглядно поглощала привезенное им из города пирожное прямо среди разбросанных простыней. Он долго любовался этим упоительным зрелищем, думая: черт с ним, с убийством! Если Зина угробила эту противную тетку, значит, были на то веские причины. Иосифу так не хотелось хитрить с дурашливой лакомкой, в которую превратилась его Снежная королева, опутывать ее вопросами с двойным дном, загонять в угол. Нехорошо это было, нечестно. Невежливо. Либо надо было отказаться от флирта с красоткой-подозреваемой с самого начала, либо
Иосиф со вздохом поднялся с кровати и направился к умывальнику, и тут за его спиной раздался Зинин голос:
— Опять на охоту, кроманьонец? Что ж ты все никак не успокоишься, пещерный ты мой?
Ося в изумлении обернулся. Зинаида сидела на краю постели и раздраженно оттирала подушкой щеку, измазанную шоколадом.
— До чего ж вы, мужики, упрямый народ! Вобьете что-нибудь в голову и ну собой жертвовать! А мы, бабы, заметь, — она раздраженно взмахнула рукой, — должны непременно делать вид, что все ваши занятия все та-акие важные… Ну, вбили вы оба себе в башку, что Варвару кокнули, да к тому же кто-то из своих — я, или девчонки, или Пашка. Ну ответь ты мне: оно тебе надо?
— И давно ты пришла к такому выводу? — остолбеневший Ося присел рядом с Зиной.
— Да в тот момент, когда вы с Данилкой принялись по углам шептаться и переглядываться "со значением"! Детство босоногое. Даже если Варьку и пришил кто, ему бы спасибо сказать, а не бегать по пятам за беднягой с вытаращенными глазами. И уж тем более, — она глянула на Иосифа почти с неприязнью, — не стоит бегать за женщиной, если тебя просто интересует информация. Тоже мне, Джеймс Бонд!
— Зи-на! — тихо и внятно произнес Ося, — Либо ты перестанешь дурочку валять, либо я встану и уйду, точнее, уеду, и писем не напишу, и вряд ли позвоню, совсем как в песенке поется. Ты зачем себя накрутила? Я же на тебя весь именинный вечер таращился, Максимыча, гада сального, чуть в нарзане не утопил, а теперь думаю: может, это я его в подвал спустил, как-то ненароком…
Зинаида сидела-сидела, упрямо наклонив голову и сжав губы — наподобие Ларискиной малышни, и вдруг от души расхохоталась.
— Ладно, убедил! Ответь только: ты ведь меня не подозреваешь больше?
— Да как сказать… — промямлил Ося, пряча глаза.
— Ты что, — не отставала Зина, — подумал: я и есть убийца? И все-таки не удрал? Неужто я тебе так сильно нравлюсь? — и она повалилась навзничь от смеха.
— Зинка! — рявкнул Иосиф, перекрывая звонкий Зинин хохот, — Говори как на духу! Ты бабку угробила?
— Это для тебя она бабка, — прерывающимся от смеха голосом ответила Зинаида, вытирая глаза, — а мне она кузина, молодой человек. Нет, конечно. Хочешь верь, хочешь нет. Хоть и была на грани. А, ладно, сознаюсь тебе в самом постыдном! Я как все, боялась Варьки — не пакостей по работе, как Даниле наврала, а совсем другого. Вся моя вина — я с юных лет предпочитаю молодых разгильдяев с хорошей фигурой, вроде тебя. А Сева… он мне и друг, и партнер, и опора на всю жизнь, но очень уж он правильный, и… толстый.
Зинаида вздохнула и достала из тумбочки тоненькие сигареты "Вог". Видно было: ей ужасно неловко признаваться в собственных слабостях, но она намерена высказать все.
— Для меня разорвать отношения с Севой совсем непросто — мы очень близкие люди. Глубокие родственники. Он меня любит, я его, хоть и странно это звучит, тоже люблю. А чтобы не высохнуть в воблу — от неудовлетворенных страстей — я стала поступать так же, как вы, мужики. Ты уж не кори меня, двуличную, против кармы не попрешь — у Верки-йоги можешь спросить. А карма у меня такая: верная женушка из легкомысленной Зинки не получилась, я по-прежнему время от времени влюбляюсь и того… погуливаю. И адюльтер с тобой — не первая моя шалость, извини за бестактность. Варька, зараза, нескольких моих амантов в лицо знала, могла и настучать. А Севка — ужасно ревнивый и мнительный мужик.
— Тьфу! — плюнул с досады Иосиф, — Еще Конан Дойль писал: допрашивать даму — неблагодарное занятие. У нее и глаза бегают, и ручки дрожат — как есть преступница, а причина в том, что носик забыла напудрить и молока не купила. Не могла раньше мне сознаться? Столько бы нервов сберегла нам обоим! Глупая ты баба!
В ответ Зина счастливо улыбнулась и нежно обняла своего рыжего Мегрэ.
Через час Ося нашел друга погруженным в глубокое раздумье. Даня сидел в комнате и курил, мрачность окутывала его, как черный плащ Дракулы.
— Слушай, — безрадостно обратился Данила к приятелю, — кто сказал, что признание обвиняемого — король доказательств?
— Не знаю… А кто признался-то? Неужели Лариска?
— Нет, Гоша.
— Гоша?!! — Иосиф осекся, у него перехватило дыхание, — Это шутка? Как Гоша мог…
— Вот и я сомневаюсь, что Георгий мог убить Варьку. Но он сам мне рассказал, как дело было.
Иосифу тоже стало тошнехонько, когда Даня закончил вялый пересказ Гошиного признания. За пару лет знакомства Ося и сам успел проникнуться к Георгию теплыми, почти родственными, чувствами. У него никогда не было такого взаимопонимания с родным отцом, как с Гошей. Осе до смерти не хотелось менять свое мнение о Данькином отчиме, умном, смелом и добром человеке, на противоположное. Не хотелось ему про Георгия плохо думать: получалось, что Гоша убил из-за страха разоблачения, а потом принялся за подтасовку улик, пытаясь подставить вместо себя другого человека. А еще — во всем повествовании опять ощущалась какая-то путаница, скрытая неправильность, и в ней-то и была разгадка. Георгий так же, как Павел, Зина, Зоя, Лариса, что-то скрывал. Что можно прятать, признаваясь в самом страшном — в убийстве? Может, все блеф?
Оказалось, что у Данилы схожее мнение. В ход опять пошли бумажки со схемками, списки алиби и улик, сопоставление показаний. Мозги у обоих работали с такой интенсивностью, что грозили вот-вот расплавиться. Даже в комнате температура поднялась, словно в котельной. Хрупкие, будто безе, осколочки понемногу слипались в нечто правдоподобное…
И вдруг в последнюю минуту все рухнуло, совершенно как в триллере длиной в 250 серий, который просто права не имеет заканчиваться преждевременным объяснением. Откуда-то снизу, из столовой, раздался трубный глас:
— Мальчики!!! Помогите передвинуть стол!!!
Сыщики посмотрели друг на друга безнадежным взглядом. Настрой был безвозвратно утерян, и Даня с Иосифом кротко направились в "залу", на громоподобный зов.
По углам столовой крысой Чучундрой шныряла Лариска, вытирая пыль со столешниц и деревянных завитков. Наверное, в ней проснулась совесть, пусть и с некоторым опозданием. Выжившая жертва Алексиса решила разгрузить свою работящую сестру, хотя бы частично. Ося и Данила понадобились Ларисе в качестве грузчиков и группы моральной поддержки. Переставляя всякие резные финтифлюшки с места на место, приятели решили совместить неприятное с необходимым: расспросить второстепенную подозреваемую насчет кресла, которое зачем-то выставили из законного угла на середину спальни, а потом сослали на вечное поселение на чердак. Чашки с кофе и коньяком, приносимые Варваре дочуркой, можно было истолковать, как проявления нежной заботы, но чертово кресло… оно по-прежнему вызывало стойкие сомнения в невиновности Фрекен Бок. Лариса, не подозревая о своем шатком положении, на вопросы кузена и его приятеля отвечала охотно, даже не задумываясь — весь потенциал ее мышления поглощали труднодоступные углы. В них за прошедшую неделю скопились целые культурные пласты пыли.