Убийство-2

Хьюсон Дэвид

Бук припомнил, как произносил примерно эти слова. Ему показалось, что с тех пор прошла целая жизнь.

— Если не вы ответственны за эти события, то кто? — спросил он хрипло.

— Все, — ответил Грю-Эриксен неожиданно старческим, ломким голосом. — Или никто. Или вы. — Тень улыбки. — Или я, когда ночь на излете, а я так и не смог сомкнуть глаз. Совесть — чудесная штука. Особенно ваша. — Он положил ладонь Буку на руку. — Вы нужны нам здесь. Чтобы останавливать нас, когда мы заходим слишком далеко…

— Погибли люди!

— Я знаю. Но иногда

нужно уметь заглушить в себе этот назойливый праведный голос. Иногда нужно забыть о демократии ради того, чтобы защитить демократию. — Его пальцы крепче сдавили руку Бука. — Я надеялся, что вы сможете понять это лучше других. Если бы здесь был сейчас ваш брат…

— Не трогайте мертвых, — мрачно перебил его Бук. — У меня в голове их достаточно и без ваших напоминаний.

— Не столько, сколько у меня, — едва слышно проговорил Грю-Эриксен. — И все знали меня по имени. — Он обвел взглядом огромный кабинет. — Переходя через мост, ведущий на Слотсхольмен, мы заключаем сделку с дьяволом. Рано или поздно все это понимают. Вам пришлось заплатить слишком высокую цену, чтобы понять. Но вы мне нужны, Томас. Нужен ваш ум, ваша неискушенность. — Он улыбнулся. — И ваша невыносимая наивность тоже.

Премьер-министр поднялся, положил твердую ладонь на плечо Бука.

— Обещайте, что будете и дальше указывать мне на мои ошибки. И тогда мы вместе добьемся…

— Вы, должно быть, не в своем уме, — сказал Бук, стряхивая с себя его руку. — Когда я все расскажу Краббе и Биргитте Аггер, вам конец. К утру здесь от вас не останется и следа.

— А вы так ничего и не поняли, — продолжал улыбаться премьер-министр. — Все-таки ваше детское упрямство мешает вам…

— С меня довольно…

— Вам нечего рассказывать, да и некому. Этот секрет уже давно всем известен. Пойдемте…

В торцевой стене комнаты высились двустворчатые черные двери с орнаментом из звезд. Грю-Эриксен прошествовал к ним торжественно, шагая почти как солдат.

— Приглашаю вас, Томас, пообщаться с тем, кто уже выслушал меня и согласился, что самое важное в нашей ситуации — это продолжать борьбу за правое дело.

— Ваши игры…

— Никаких игр, — быстро сказал премьер-министр. — И никаких партий и альянсов. Когда речь идет о войне, мы едины. Вы ведь этого хотели?

Двери медленно распахнулись. За ними открылся зал, полный людей. Потный, тяжело дышащий Бук сделал несколько шагов и остановился на пороге, уже зная, что увидит.

Там были Эрлинг Краббе и Биргитта Аггер, лидеры партий меньшинств, все до единого члены кабинета министров. Вся политическая элита Слотсхольмена — враги на бумаге, они собрались здесь вместе в полном согласии.

Герт Грю-Эриксен встал в центре зала, обернулся к Буку и поманил его рукой.

— Томас! — раздался сзади высокий женский голос.

Бук не двигался.

— Томас. — К нему подбежала Карина Йоргенсен и, мягко взяв под локоть, потянула за собой. — Журналисты уже здесь. Вас ждут, пора начинать.

Он разбил боковое окно в

машине Странге своим пистолетом, открыл замок, вытащил человека в синем тюремном костюме и в наручниках наружу. Грубо вытолкал через калитку в мемориальный парк, привел к бывшему стрельбищу с тремя столбами.

На земле лежало два неподвижных тела. Ему понадобятся ключи от наручников, они наверняка у Странге.

А еще ему нужен план и хорошая история, но и с этим он уже наполовину справился.

Рабен рванулся, покатился по траве. Удар ботинком в живот, еще один в подбородок. Потом он приставил к его лицу пистолет, и Рабен наконец затих.

— Неблагодарная скотина, — процедил он и нанес ему еще один удар — в пах.

Протерев оружие куском ткани, припасенным в кармане, он присел на корточки над хрипящим, окровавленным Рабеном, вложил рукоятку пистолета в его пальцы, сделал два быстрых выстрела в тело, распростертое в нескольких метрах. Труп Странге дернулся раз, другой, снова застыл. Женщина лежала неподвижно с тех пор, как он стрелял в нее. Но слишком далеко для такого же трюка. Пусть пока остается там, где есть.

План.

Он принес с собой два пистолета. Отбросил тот, которым только что стрелял, в траву рядом со столбами. Вынул второй, встал над скрюченным от боли человеком, кашляющим кровью.

— Это ты заставил его, — просипел Рабен, пытаясь плечом вытереть с лица грязь и кровь. — Тебя найдут…

Он цинично засмеялся:

— И не надейся. Думаешь, смерть такого червя, как ты, имеет какое-то значение? А кроме того… — Человек с пистолетом в руке отвлекся от своей цели на мгновение. — Ты и вправду ничего не помнишь? Я-то думал, ты морочишь всем голову. Но, видно…

— Чего не помню?

Он опять опустился рядом с Рабеном на корточки.

— Это ведь ты все начал. Ты застрелил первого ребенка. Странге был хорошим офицером и здравомыслящим человеком. Он убил бы любого, но только если бы для этого была причина. — Он с интересом разглядывал Рабена. — В твоих показаниях об этом ничего не было. Зато нам все рассказал Странге. И твои бойцы тоже. Неужели ты не заметил, как они тебя боялись? — Он закинул голову и захохотал, похожий на волка, воющего на луну. — Все это время ты гонялся за монстром и не знал, что этот монстр — ты сам.

— Ты врешь… врешь… — Голос Рабена превратился в низкий испуганный хрип, комом стоящий у него в горле.

Он приставил черное дуло к виску Рабена.

— Зачем мне врать? Я сейчас застрелю тебя. Так же, как ты застрелил девчонку. И других детей. И мать. — Кивок на тело Странге. — Отца убрал он. Но тот поддерживал талибов, тут все чисто.

— Замолчи…

— Ты все начал. Ты со своей злобой. Ты убил тех детей, потому что… — Он покрутил свободной рукой у виска. — Потому что свихнулся. А потом винил всех, но только не себя. Ну как? — Дуло ткнулось в череп Рабена. — Теперь вспомнил? А потом ты превратился в слюнявое ничтожество, изображал вселенскую скорбь. Сколько хороших людей мы из-за тебя потеряли…