Убийство церемониймейстера
Шрифт:
Конечно, сердить злопамятного генерала было неразумно, и Лыков удалился молча. Он пошел к себе. Особенная часть вся помещалась в одном кабинете. При появлении начальника Валевачев с Шустовым быстро встали.
– Доброе утро, Алексей Николаевич!
– Доброе, хотя бывали и повеселее, – ответил Алексей.
Чиновник для письма, сорокалетний, серьезный, продолжил сочинять какую-то бумагу. Помощник Лыкова остался стоять. Высокий, с аристократическим выразительным лицом, Валевачев был бы красавец, если бы не усы. Они у губернского секретаря практически не росли. Так,
Кабинет Особенной части располагался в одном из внутренних корпусов Департамента полиции. Это только считается, что адрес один: Фонтанка, 16. На самом деле полицейское ведомство занимало весь угол с Пантелеймоновской улицей – пять домов и три флигеля. Все они были соединены между собой внутренними дворами и коридорами. Лыков сидел как раз во флигеле, рядом с секретной тюрьмой. Единственное окно выходило на двор, где росло одинокое чахлое дерево. Зрелище было скучное, и надворный советник старался туда не смотреть. То ли дело раньше, в кабинете Благово! Там окна выходили на Фонтанку и Михайловский замок, и Лыков мог долго сидеть на подоконнике. Давно это было…
Надворный советник рассказал помощнику о совещании и велел подготовить для Плеве всеподданнейший доклад. Валевачев впервые писал бумагу такому адресату. Он разволновался и стал требовать подсказок и образцов. Но шеф ответил коротко: вы напишите, а я посмотрю. И уехал на Гутуевский остров.
Хоть Дурново и запретил сыщику заниматься делом костеобжигательного завода, тот решил проверить одну свою догадку. Приехав на место, он сразу прошел к котельной. На воротах был новый сторож, не обративший на чисто одетого господина никакого внимания. Став напротив двери, Алексей начал подсчитывать в ней свежие отверстия от вчерашних картечин. Потом вынул нож и выковырял одну. А когда разглядел ее пристально, то присвистнул. Тут дверь распахнулась, и наружу вышел Шереметевский.
– Леш, ты чего? Хозяйские убытки меряешь?
– Эх, Леня, а еще опытный человек! Вот, хочу тебе версию подбросить.
– Дурново поручил тебе это дело? – сразу посерьезнел коллежский асессор.
– Наоборот, запретил соваться.
– Уф. Чего ж тогда ты здесь? Начальство надо слушаться!
– Сейчас открою тебе глаза, мальчонка, да и пойду своей дорогой. Ты знаешь, что такое согласованная картечь?
– Нет. Я не охотник, мне некогда.
– А зацепка нужна?
– Нужна, еще как. Честно ежели, не знаю, с чего начать. У мертвых не спросишь, а живые убежали.
– Тогда смотри сюда. Сколько дыр в полотне двери?
Шереметевский начал считать вслух:
– Три… пять… семь… четырнадцать… двадцать восемь! Ловко я вчера успел от них закрыться! Но что следует из того, что дыр именно двадцать восемь?
– Вот, – Лыков протянул товарищу свинцовую горошину. – Такими в нас стреляли. Сизов их вчера подобрал и вручил мне целую горсть. Но
16
6,5 мм.
– Большая… – пробормотал Шереметевский, перекатывая шарик на ладони, и поежился.
– Есть и крупнее, но и этой мало не покажется. Так вот. Стреляли с пятнадцати саженей, от ворот. А в полотно двери заряд лег очень кучно. Обрати внимание. Попади он тебе или мне в грудь – конец сразу.
Действительно, дыры в двери образовывали круг размером с тарелку.
– Понимаешь, отчего такая плотность?
– Ты давеча сказал что-то, да я не разобрал.
– Стрелок использовал концентратор.
– Леш, скажи по-русски! – взмолился коллежский асессор.
– Концентратор – это такая гильза в гильзе. Картечь набивается в нее, а сзади приделывается парашют – пыж на нитках. При обычном выстреле картечь сразу по вылете из ствола начинает разлетаться конусом. Радиус поражения больше, но, так сказать, густота поражения ниже. А при таком концентраторе дробь начинает разлетаться лишь на полпути к цели. И попадает в нее плотно, всем зарядом.
– Ага, мне повезло, это я понял. Но про двадцать восемь…
– Про двадцать восемь. Волчья картечь – крупная, сам видишь. И в гильзу обычного патрона ее убирается россыпью не более двух десятков. А тут в трубку меньшей длины запихали двадцать восемь штук! Это и есть согласованная картечь. Дробь уложена рядами, крест-накрест, с учетом радиуса закругления концентратора. Такое мог сделать лишь опытный охотник или оружейник.
– Теперь понял. Значит, мы должны искать охотника?
– Да. Какая-никакая, а зацепка. Помнишь, во что был одет убитый? Кожаные куртки часто носят охотники.
– Правда твоя, Алексей Николаич, спасибо за подсказку.
Лыков давно уже заметил, что неподалеку мнется с ноги на ногу бородач с неприятным тяжелым взглядом. Он был одет в дорогую тройку, в галстуке сверкал крупный солитер. Увидев, что обнаружен, бородач подошел к сыщикам и желчно осведомился:
– Этта кто тут шляется по моему заводу?!
– Ба! – недобро скривился Шереметевский. – Никак господин Кобозев собственной персоной. Тот, у которого печки покойниками топят. И уж не в первый раз. У вас тут крематорий, оказывается, а промыслового свидетельства нет. Не пора ли получить?
Тряпичник на глазах стал покрываться красными пятнами. Он хотел осадить сыскного чиновника, но Лыков его опередил:
– Понадобишься – позовем. А теперь пошел вон!
Кобозев совсем смешался, не нашелся что ответить и быстро скрылся в заводском корпусе. Оттуда сразу же послышался его злобный рык: хозяин отводил душу на рабочих.
Приятели посмеялись, и Алексей уехал обратно в департамент. Как выяснилось, там его уже разыскивали. Надворный советник опять явился к Дурново. Тот раздраженно спросил: