Убийство девушку не красит

Ульянова Лидия

Только с одним человеком мог Сережа общаться запросто. С Юлей Васильевой, такой же, как он, серой мышкой в мешковатом плаще с чужого плеча и поношенных сапогах фабрики «Скороход». За неясного цвета говнодавы Юлю так и дразнили в классе: Юля-Скороход, а еще Юля-Кот-В-Сапогах. Та же гордо шлепала тяжелыми подошвами сапог, принадлежащих прежде чужой, взрослой ноге, не имея альтернативы.

Юлю Сережа за ту отстраненную гордость очень уважал. Так уважал, что постепенно даже начал носить за ней после уроков старенький дерматиновый портфель. До самого ее дома. Не из ухажерства, нет, не из желания понравиться и произвести

на маленькую женщину впечатление, а просто оттого, что было приятно идти с ней рядом, говорить о пустяшном и о важном. А что портфель, просто она же девочка…

При внимательном рассмотрении Юля оказалась совсем не серой мышкой. Она имела собственный взгляд на вещи и события, отличалась завидной наблюдательностью, беспощадной, недетской самоиронией, перерастающей порой в совершенно мазохистский сарказм. Вовсе не серая мышка.

Однажды, когда Юля простудилась и не пришла на уроки, Сережа решил ее навестить и даже приготовил для такой цели конфету «Гулливер» и твердое зимнее наливное яблоко – презент соседки за спасение с дерева ее вырвавшегося на свободу обезумевшего кота.

Прижимая к груди тщательно выстиранный бабушкой целлофановый мешочек из-под печенья со сложенными в него дарами, Сережа зашел в такой же, как у него, заплеванный подъезд, взбежал на этаж и позвонил в звонок. Без осторожного «Кто?» обитая войлоком и клеенкой дверь доверчиво распахнулась, и на пороге возникла девочка в розовом свитере с высоким горлом и закатанных до колен тренировочных штанах. Светло-русые волосы ее были распущены по плечам и струились до поясницы роскошным живым палантином.

Сережа хотел спросить у девочки, где Юля, но понял, онемев, что это сама Юля и есть. Без форменного коричневого платья, украшенного лишь черным передником, да тонкой полоской кружева по вороту, без сиротского плаща, без убранных в старомодную косу волос, Юля была запредельно, фантастически хороша, пугающе притягательна.

Обалдевший от нового чувства, Сережа подумал, что если снять с нее розовый свитер и трикотажные штаны с вытянутыми коленями, то она, скорее всего, будет похожа на Венеру Боттичелли, которой так восхищалась мама.

От смелой мысли о том, что Юля тоже могла бы стоять, бесстыдно прикрываясь только волосами и ладошкой, вылупляться, как драгоценная жемчужина из раковины, Сережа почувствовал, как закололи между лопаток маленькие иголочки, уходя по спине вниз, как марионеткой задвигалось в паху, натягиваемое неведомыми ниточками, и начал наливаться горячей краской, сильнее прижимая к груди пакетик с нехитрыми подарками.

Юля широко улыбнулась, тряхнула головой так, что ожила копна волос, перетекая с плеча за спину, и от радости подпрыгнула на месте.

– Ой, привет, Сережа! – Схватила его за руку и втащила в глубь квартиры.

Сережа робел и смущался, его будто током пробило от ее прикосновения, от ощущения прохладных тонких пальцев на своей руке. Юля же, казалось, и не заметила его удивительного состояния.

– Как хорошо, что ты пришел, а то я одна и одна, хоть волком вой. Я же не местная прима, чтобы к моему печальному одру спешили толпой сострадающие. Я по телеку уже все передачи пересмотрела, даже учебные. Прикинь, испанский для восьмого класса! А читать долго не могу, слабая еще и голова болит. Ты со мной обедать будешь?

Она радостно и беспечно щебетала, не испытывая никакой неловкости.

– Ты

бы мне Питера своего привел на денек, что ли. Мы бы с ним разговаривали по-испански, обо всех сплетничали бы. Тебя бы обсудили… Хочешь, чтобы мы с Питером тебя обсудили?

Сережа хотел. Хотел, чтобы она говорила о нем, думала о нем. Он знал, что Питеру будет плохо, неуютно одному, без хозяина, которому полагалось с утра быть в школе, но отчего-то сразу согласился.

– Хорошо, я могу. Прямо с утра, да?

– Да ты что, он же испугается, что ты его насовсем отдал! Это я пошутила. А здорово было бы, ты только представь: сидим с ним и по-испански шпарим. Да положи же ты свой пакет и раздевайся…

Сережа прыснул, представив сплетничающим флегматичного, равнодушного к людским проблемам Питера. Протянул Юле пакет, мешавший в руках. Он только сейчас вспомнил про гостинцы. Юля схватила пакет и, как белка, с радостным любопытством зашуршала пластиком.

– Спасибо, Сережка, здорово как… Я очень люблю и яблоки, и шоколад. Особенно если вместе, вприкуску. Но давай сначала обедать будем. Я буду тебя кормить супом и блинчиками с творогом.

Не прекращая симпатичного девчачьего чирикания, она потащила Сергея за руку на кухню, усадила на скрипучий, доисторический венский стул и принялась доставать из громко урчащего старенького холодильника алюминиевые кастрюльки, под ручки которых были заткнуты корковые винные пробки – чтобы не горячо.

Юля хозяйничала споро и умело, а Сережа сидел, наблюдал за ней и думал о выходящей из пены Венере. С этой девочкой всегда было весело, интересно, надежно. Было. Теперь же он чувствовал неловкость, стеснительность, будто увидел в первый раз. Досадное, непонятное чувство это не исчезло и к чаю, когда Юля по-братски разделила с ним яблоко и конфетину, налила из большой стеклянной банки целую вазочку вишневого варенья.

После обеда Сережа поболтал с ней через силу, рассказал о нехитрых школьных новостях и ушел, унося с собой новую тайну. Тайну о том, что Юля Васильева – красавица. Он еще какое-то время не мог привыкнуть к этой мысли, а потом удобно разложил все по полочкам, определив, что Юля, во-первых, настоящий товарищ, а во-вторых, потом все остальное… А что похожа на Венеру, так это не очень большой недостаток…

Но чтобы не робеть в ее присутствии, первое время в гости к ней брал с собой в качестве моральной поддержки пегого спаниеля Питера.

5

В школе Сережу и Юлю, как водится, дразнили женихом и невестой – слишком нарочитой, мозолящей глаза стала их неразлучность. Да только, что толку дразнить, если ни один из них на подначки не реагировал, не вспыхивал, не кидался в драку. Никакого интереса дразнить. Так, ехидно отмечали между собой, что они нашли друг друга, два нелепых существа, голодранцы, заумники, бубнилки-зубрилки. А бубнилки-зубрилки, два сплотившихся в крошечную стайку гадких утенка, шли и шли вперед, взявшись за руки, стиснув зубы. Как идет против течения на нерест самая лучшая и вкусная рыба. Шли, зная с детских лет, что соломки им не подстелют, что рассчитывать в этой жизни могут только на себя, ну и еще чуть-чуть на маму. Они старались, побеждали в школьных олимпиадах, самообразовывались в музеях, – благо, стоит копейки, – зарабатывали в суровой этой жизни первые, маленькие бонусы.