Убийство Халланда
Шрифт:
15
Как будто смерть почуя,
Мчит сани вороной,
А длинная сосуля
Язык мне кажет свой.
Я договорилась с пастором, что приду на час раньше, но все никак не могла покончить с делами. Надо было переодеться, вымыть за собой тарелку, открыть окна, закрыть, в саду распустилась маленькая дикая роза, одна из тех, что посадил Халланд, я должнабыла пойти ее срезать — для него. «По всей вероятности, придут только соседи, — сказала я, — поскольку я не буду давать извещения о смерти». Пастору это не понравилось.
20
Эмиль Ореструп (1800–1856) — датский врач и поэт.
Моросил дождь, выйдя наконец из дому, я раскрыла зонт. Я смотрела в землю, у меня было такое чувство, что за мной наблюдают изо всех окон. Мне нужно было пройти мимо того места, где упал Халланд, я не остановилась, лишь слегка замедлила шаг, я не хотела останавливаться там у всех на глазах. Если только на меня и вправду глазели. На стоянке было на удивление много машин, а у входа в церковь пришедших кто-то встречал. Пернилла.
Бросив мимо нее быстрый взгляд, я обнаружила длинную дорожку из венков и букетов, ведущую к гробу. Скамьи были наполовину заполнены.
— Бесс! — сказала она, раскрывая объятия. — Бесс! Куда ж ты пропала?
Я отряхнула зонт с такой силой, что ее обрызгало, и она невольно попятилась, прежде чем я оказалась прижатой к ее огромному животу. Меня захлестнула ярость.
— Что ты себе воображаешь! — сказала я, и тут как будто впервые увидела гроб и подумала: там же лежит Халланд. Я отпустила ее и шагнула внутрь.
В руке у меня была крошечная розовая роза из нашего сада, не глядя ни направо, ни налево, я подошла и положила ее на крышку гроба, задержала там на мгновение руку и, не поднимая глаз, прошла боком и села в переднем ряду. Кто все эти люди? Откуда они? Я не сразу сообразила, что ко мне обращается пастор, он стоял прямо передо мной.
— Откуда все эти люди? — спросила я его шепотом.
— Кажется, дочь Халланда дала извещение во вчерашней газете, ну да, все правильно, я сам его видел. А ты нет?
Эти дни я совершенно не читала газет. Его дочь!Да что она себе воображает?!
— Она ему не дочь! — сказала я вслух.
— О, извини, должно быть, я не так понял… — Он растерянно глянул в сторону входа. Поправил съехавшие на нос очки.
Зазвонили колокола, закрылись двери, заиграл орган. Пернилла уселась рядом со мной — я чуть-чуть отодвинулась. Она придвинулась ближе. Она что, идиотка?
— Может, ты еще и канапе заказала в «Почтовом дворе»? — сказала я шепотом.
— Что такое канапе? — спросила она.
Все это надо было просто перетерпеть.
— Ты видела, что нас фотографировали? — прошептала она.
— Где?
— При входе… там стояли фотографы.
Этого я не видела. Я заставила себя смотреть на гроб и в сборник псалмов и изо всех сил старалась не замечать ее. Ярость я оставила на потом.
16
Когда половина земного шара легла между мной и отцом Артура, мы не стали дальше друг от друга, чем были, живя под одной крышей.
Лицо может быть одновременно матовым и блестеть, именно так он и выглядел, а глаза у него были закрыты. Я прибежала в больницу и нашла его в коридоре, на кровати, которая не была даже отгорожена ширмой. Я не знаю, спал ли он. Чужой, чужой — увидев его лицо, матовое и блестящее, и закрытые глаза, я уже не могла отделаться от мысли, что он мне чужой. Мы прожили бок о бок год с лишним, целый год мы жили вместе красивой и замечательной жизнью, но я никогда не
21
Перевод Е. Калашниковой.
Санитар покатил его, не глядя в мою сторону. Я держала Халланда за руку, она была влажная и холодная, я не знала, сжать ли мне ее или поцеловать его в лоб, говорить с ним в присутствии этого санитара я не могла. Тогда я просто пожала его руку.
Мне сообщили, что он очнулся, но когда я вошла к нему, он лежал все так же; я села на стул и принялась ждать. Он хрипло дышал. В окно светило солнце, меня разморило и потянуло в сон. И вдруг он произнес, не поворачивая головы, не открывая глаз:
«Анестезиолог сказал: „Куда бы тебе хотелось? Где ты был счастлив?“ Я не задумываясь ответил: „В автобусе“. Тут все они рассмеялись, а он и говорит: „Ну, значит, поедешь сейчас в автобусе!?“»
Сначала я ничего не сказала. Подумала, он еще не вполне очнулся. Мы не так уж много ездили вместе в автобусе, может, даже он не имел в виду этот автобус.
— Ну и как ты, поехал в автобусе? — спросила я наконец.
Он кивнул и посмотрел на меня.
— Я тотчас же там очутился, на заднем сиденье. Ты тоже там была. Ты положила голову мне на колени.
О, я любила Халланда. Именно в тот момент. Ведь оно все повторилось.
17
Я погляжу, вы ведете двойную жизнь.
За это надобно приплатить.
Я встала, приготовясь идти за гробом, и опустила голову, чтобы ни с кем не здороваться. С опущенной головой было трудно понять, что творится, но, судя по всему, Брандт отсутствовал — он на меня сердился? ему было неловко? — поэтому возле гроба произошло замешательство. Но вот ему нашли замену, этим занялся пастор и все уладил, я разглядывала чужие ноги, не двигаясь с места, в ожидании, когда можно будет отойти от церковной скамьи. Сама я нести гроб не хотела, боялась сорваться, сломаться, однако все обошлось, я не сломалась, бедро побаливало, а так я была цела. Пернилла стояла ко мне вплотную — пусть ее. Послышались щелчки, точно кто-то фотографировал, но я упорно не поднимала глаз. Мы пропели «Чуден мир дольний», [22] бросить в могилу мне было нечего, едва все закончилось, я крепко ухватила Перниллу за руку и, не оборачиваясь, повела к калитке, выходящей на площадь. Позади раздался чей-то голос, может быть Ингер, но я не остановилась.
22
Псалом датского писателя, поэта и драматурга Б. С. Ингемана (1789–1862), который часто поют на похоронах.
— Твои вещи все с тобой? — спросила я.
— Да, ой! — Она, семеня, споткнулась.
— Я отвезу тебя домой!
— Прямо сейчас?
— Да.
— Прямо до дому?
— Да.
Я полностью игнорировала ее присутствие, иначе бы я никогда не доехала до Копенгагена. Включив радио, я выбрала самый убогий, по моим меркам, канал и во все горло подпевала, даже если это были незнакомые песни. Пернилла вжалась в сиденье, ну а по-моему, я вела машину как бог. На шоссе я уже не пела, а орала, по-другому нельзя было.