Убийство Кирова. Новое расследование
Шрифт:
Ввиду этих данных и, в частности, показаний Бакаева И.П., разоблачающих участие Зиновьева Г.Е., Евдокимова Г.Е., Каменева Л.Б. и Федорова Г.Ф. в подпольном организационном «московском центре», и Сафарова Г.И., сообщившего следствию ряд фактов о подпольной контрреволюционной деятельности указанных выше лиц вплоть до последнего времени, дело по обвинению Зиновьева Г.Е., Евдокимова Г.Е., Каменева Л.Б. и Федорова Г.Ф. передано на рассмотрение Военной коллегии Верхсуда Союза ССР (РПП 156).
Лено пытается оправдать примечание о Сафарове:
Есть
Лено не приводит ничего из этих «веских доказательств». Это заставляет нас подозревать, что это замечание — блеф, что Лено на самом деле не имеет таких доказательств, «веских» или каких-то там еще. Однако бесспорно Сафаров пытался «доказать свою преданность партии», то есть заявлял, что он предан. Вопрос не в его мотивах. Вопрос, скорее, в том, говорил ли он правду в записке от 16 декабря 1934 г., которую цитирует Лено (Л 327), или он говорил правду в признании, на которое ссылается в записке. Письмо Седова доказывает, что Сафаров действительно говорил правду в заявлениях, на которые ссылаются в прокурорской записке от 16 января 1935 г. Сафаров рассматривает вступление его и тархановской группы в троцкистско-зиновьевский блок в 1932 г., так что он знал о его существовании.
Благодаря архиву Троцкого мы знаем, что Сафаров лгал в своем письме Сталину от 16 декабря. Он не «порвал честно и искренно с контрреволюционным троцкизмом», как он заявлял в том письме (Л 327). Однако когда он предоставил информацию о подпольной зиновьевско-троцкистской группе, как говорится в записке прокурора от 16 января, он говорил правду — по крайней мере насколько это касается Зиновьева и Каменева.
Письмо Седова также подтверждает точность признания Царь-кова от 12 декабря 1934 г., в котором Царьков называет Зиновьева и Каменева руководителями подпольной организации. Признание Горшенина от 21 декабря 1934 г. также подтверждено. Он опознал Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева, Куклина, Федорова и других и сказал, что организация была активной «до настоящего времени».
Толмазов признался, что состоял в «контрреволюционном» «троцкистско-зиновьевском блоке» (Л 314–315). Более того, Толмазов говорит, что в 1920-е годы Николаев «присоединился к троцкистско-зиновьевскому блоку». Он также заявил, что в 1930 г. Сафаров «обзывал Зиновьева “грязной подстилкой” в самых резких тонах» (Л 314). Это согласуется с тем, что мы знаем из письма Седова, в котором он говорит, что Сафаров и Тарханов придерживаются «крайних» взглядов и вступят в блок в будущем, но еще не сделали этого.
Котолынов также подтвердил существование «троцкистско-зиновьевского блока» и назвал многие знакомые имена (Л 324–325). 18 декабря Котолынов снова подтвердил, что он был членом «контрреволюционной зиновьевско-троцкистской организации» (Л 335).
Неосведомленность Лено, то ли истинная, то ли фальшивая, о доказанном существовании троцкистско-зиновьевского блока уводит его в сторону от правды.
Он заявляет:
Следователи,
В другом месте Лено пишет «зиновьевцы (предположительно в союзе с троцкистами)» (Л 380) и ссылается на «мнимый “правотроцкистский блок”» (Л 482). Он упоминает без комментариев ссылку Яковлева от 1990 г. на «несуществующий “право-троцкистский блок”» (Л 659).
Подводим итоги: невозможно поверить, что каким-то образом Лено так и не узнал о существовании троцкистско-зиновьевского блока. Лено благодарит Арча Гетти за его помощь — а Гетти, наряду с Бруэ, был ученым, который обнаружил свидетельства об этом блоке в Гарвардском архиве Троцкого и статья которого была переиздана в советском партийном журнале в 1991 г.
Но если он знал о существовании этого блока, тогда мы вынуждены сделать вывод, что Лено намеренно скрыл это от своих читателей. Существование блока; открытие Гетти, что архив Троцкого подвергался чистке; открытия Бруэ различных случаев лжи, которые допускали Троцкий и Седов в печати и в слушаниях комиссии Дьюи об их контактах с подпольной оппозицией в СССР, — все это образует веские доказательства против гипотезы Лено, что Николаев был «убийцей-одиночкой», не связанным ни с одной организованной террористической оппозиционной группой в Ленинграде.
Глава 8. Первое признание Николаева
Лено воспроизводит первый допрос Николаева, датируемый 1 декабря 1934 г. (Л 256–259). Этот документ представляет собой главное доказательство теории «убийцы-одиночки» и единственное доказательство этой теории, которое было опубликовано. Оно жизненно важно для дела Лено. Несколько дней спустя после этого признания Николаев опроверг его и впоследствии твердо стоял на том, что его поступок — часть заговора.
Можно было бы ожидать, что Лено тщательно рассмотрит это признание Николаева. Но он этого не делает. Легко сделать предположение, которое объяснит этот недочет со стороны Лено. Анализ протокола первого признания Николаева показывает, что мы не можем признать этот документ, такой важный для тезиса Лено, подлинным.
Лено использует и цитирует труд Кирилиной. Однако он не информирует своих читателей о том, что Кирилина тоже воспроизводит протокол (на русском языке) первого признания Николаева — и этот протокол значительно отличается от протокола Лено. Мы рассмотрим здесь эти различия.
Однако сначала мы должны рассмотреть примечание в статье от 1990 г. Председателя Военной Коллегии Верховного Суда СССР и его помощника. В этой статье, цитируемой и Кирилиной, и Лено, мы читаем следующее:
На первом допросе 1 декабря Николаев не дал никаких показаний по существу, работниками Ленинградского УНКВД были заполнены лишь анкетные данные.
В последующем он отказывался подписывать протоколы, а в одном случае даже пытался порвать протокол.