Убийство на 45 оборотах
Шрифт:
– Не ври. На самом деле мы оба боимся, потому что каждый раз вспоминаем сцену в Ла Боле.
– Мы боимся, потому что недостаточно любим друг друга. Ты изменилась… Почему?
Они сидели на террасе кафе перед Бельфорским львом. Тут никто не обращал на них внимания.
– Ты все-таки ребенок, – сказала Ева. – Ты считаешь, что я недостаточно тебя люблю! Я тут торчу только ради тебя. Мне ничего не стоит уехать в Италию или в Португалию – ни почты, ни пластинок… покой… Не так ли? И ты еще недоволен?
–
Он понял, что она в ярости, но он этого и добивался. В такие минуты рад потерять то, что любишь.
– Мне не нужно твое самоотречение. Только твоя любовь.
Ева не отвечала. Она пыталась сохранять спокойствие. И все-таки надела темные очки. Тогда Лепра решился.
– Ева, – прошептал он, – выходи за меня замуж. Ну, обещай хотя бы, что выйдешь за меня, как только мы сможем по закону…
Она горько усмехнулась.
– Вот тут нас и начнут подозревать. Ты соображаешь, что говоришь?
– А что тут такого – мужчина предлагает руку и сердце своей… своей подруге. Подумаешь, событие!
– Ты спятил, дорогой! Нет, он совершенно спятил!
Лепра упорствовал. Он дрожал от захлестнувших его чувств, как, бывало, в свои лучшие дни, когда музыка еще могла завладевать им.
– Значит, ты не понимаешь, что я больше не могу так жить. Я звоню тебе, да… Мы ходим в рестораны по вечерам, но что это такое… только час мы вместе. Все остальное время я сам по себе, ты сама по себе. Мы как чужие люди. Между нами стоит Фожер… более чем когда-либо. Вот почему мне страшно. Есть только один ответ на все эти идиотские пластинки… Поверь мне, я долго думал. Ты должна выйти за меня…
– Закажи мне еще кофе, – сказала Ева.
– Что? Ладно. Как хочешь. Официант! Два кофе.
Он раздраженно вынул из кармана сигареты. Ева протянула ему зажигалку.
– Извини меня, – пробормотал он.
– Ты закончил? – спросила она. – Я могу теперь сказать? Послушай… Я никогда не выйду замуж. Я и не должна была никогда выходить замуж. Я слишком люблю любовь.
– Глупости.
Он скорее догадался, чем увидел, как сверкнули ее глаза за темными стеклами.
– Когда я хочу, я могу быть терпеливой. Я тоже долго думала. Я никого так не любила, как люблю тебя. Женщине не так-то легко в этом признаться. Но именно поэтому я и не могу стать твоей женой. Чего бы ты хотел? Чтобы мы каждую минуту были вместе? Занимались любовью с утра до вечера? Чтобы я в тебе растворилась без остатка? Нет, дорогой. Любовь – это…
Она задумчиво отпила кофе.
– Это какая-то ностальгия… не хочу впадать в литературщину, но мне кажется, именно ностальгия… И именно потому, что я тебя люблю, мне необходимо иногда тебя бросать… или причинять тебе боль… забывать тебя… замещать другим…
– Ева, умоляю!
Она наклонилась и, почти касаясь его плечом, проговорила:
–
– Но ведь она сопротивляется, – перебил ее Лепра. – Уверяю тебя…
Она закрыла ему рот рукой.
– Да, ты в любви эгоист, завоеватель. Ты любишь как мужчина… как Морис.
– Как ты хочешь, чтобы я тебя любил?
– Вот оно. Надо, чтобы ты согласился любить, не играя при этом никакой роли, ничего не ожидая взамен… Как тебе объяснить? Надо, чтобы ты был самим собой, не более того.
– Но я не играю никакой роли.
– Ты не понимаешь.
– Ты сама…
– Да нет же. Ты бесконечно рассказываешь себе нечто, что может тебя возбудить, играешь в это. А как только я тебе говорю, какая я есть на самом деле, ты отвергаешь меня, переживаешь.
– У тебя все очень сложно.
В кафе вошел слепой. Под мышкой он нес скрипку.
– Пошли отсюда, – сказала Ева.
Слепой поднес скрипку к подбородку и заиграл мелодию Фожера.
– Это уже ни в какие ворота не лезет, – буркнул Лепра.
Он расплатился и под руку вывел Еву из кафе.
– Теперь, разумеется, я должен тебя покинуть?
– Может, зайдешь ко мне? – спросила Ева.
Лепра, еще не вполне опомнившись от приступа ярости, смотрел на нее не отрываясь. Ева медленно сняла очки и улыбнулась.
– Видишь, какая ты! – сказал Лепра.
– Будь паинькой, – прошептала она. – Вызови такси.
В машине он привлек ее к себе. Они сидели не шелохнувшись, а на экране ветрового стекла, словно в нереальном фильме, мелькали переливающиеся разными цветами улицы города. «Я держу ее в своих объятиях, – думал Лепра, – а кажется, что руки у меня пусты… Она принадлежит мне, и она не моя. А я счастлив… страшно счастлив!»
Ева, словно прочитав его мысли, сказала, не поворачивая головы:
– Вот это и есть любовь, дорогой: мы решаемся заговорить. Обещай, что всегда будешь достаточно отважен, чтобы разговаривать со мной.
Он поцеловал ее волосы, уголки глаз. Мельчайшие морщинки трепетали под его поцелуями, и он чувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы, и пытался больше не думать о себе. Сейчас в нем не осталось ничего, кроме нежности, мягкости и горечи…
Перед дверью консьержки Ева задержалась.
– Может, спросишь, нет ли почты?
Это были одни из самых тяжелых минут. Лепра послушно открыл дверь. Консьержки не было, но почта была аккуратно разложена по ячейкам. Он взял дюжину писем, сунул их в карман, подозрительно осмотрел стол и буфет. Пакета не было – снова короткая передышка.