Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– Да кто все эти люди Белбо? Что вообще творится?
Внезапно от толпы отделилась фигура. Какой-то человек подбежал к двери и прокричал прямо в глазок.
– Мы сожжём его! Дотла спалим, вот увидишь!
Он ударил в дверь кулаками – раз, другой. Я невольно отпрянул, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Хотя между нами была надёжная дверь, от безумной, зловещей усмешки кричащего меня продрал мороз. Справившись с собой, я осторожно выглянул опять, но уже не увидел его лица – так же внезапно человек бросился назад и скрылся в толпе.
– Аидова бездна, да что тут творится?
– Я бы не советовал выходить из дому, чтобы узнать, - серьёзно
Несколько мгновений я размышлял.
– Поднимемся на крышу и оттуда всё увидим. Принеси лестницу.
Вскоре я уже осторожно устраивался на покатой черепичной крыше. Отсюда была видна не только улица, но и Форум с его храмами и площадками, приютившимися в долине между Капитолийским и Палатинским холмами. Внизу непрерывным потоком двигались люди. Одни шли по улице, другие срезали путь вниз по склону, который назывался Спуском и вёл на Форум, оканчиваясь в узком пространстве между Домом весталок и храмом Кастора и Поллукса. У многих были палки и дубинки. У некоторых я даже заметил кинжалы – они, не скрываясь, потрясали ими, хотя закон запрещал ношение оружия в городской черте. И хотя уже давно рассвело, было немало народу с факелами, и пламя колебалось в холодном воздухе.
Постепенно поток людей иссяк, но очень скоро за ним последовал другой, ещё более многочисленный. Медленно двигались плакальщики. Странная это была похоронная процессия – без актёров, изображающих умершего, чтобы поднять настроение живым; без восковых изображений его предков, вынутых из своих ниш в передней, дабы воочию лицезреть, как их родич присоединяется к ним по ту сторону бытия. И где наёмные плакальщицы, вопящие и рвущие на себе волосы? И почему на улице вообще не видно ни одной женщины?
Но музыка была – музыка множества рожков, флейт и бубнов, от которой у меня сразу же заныли зубы. И был покойник.
Тело Клодия покоилось на похоронных носилках, покрытых свисавшей с них чёрной тканью. Его не обмыли и не одели – он по-прежнему был наг, не считая прикрытых куском ткани чресл, и по-прежнему весь в крови.
От похоронной процессии то и дело отделялись небольшие группы, устремляясь по Спуску, чтобы скорее попасть на Форум; но большая часть двигалась мимо моего дома по улице, идущей по гребню Палатинского холма.
Я понял: они намеренно обходили Палантин, чтобы дать возможность обитателям аристократических домов, друзьям и врагам Клодия, его сторонникам и противникам в последний раз взглянуть на человека, внесшего столько сумятицы в размеренное существование республики.
Ещё несколько домов – и они окажутся прямо перед входом в дом того, кто был самым непримиримым врагом Клодия в сенате и в суде. Клодий был ярым поборником интересов черни – бедноты, рядовых воинов, вольноотпущенников. Цицерон не менее яростно отстаивал интересы тех, кто гордо именовал себя «лучшими людьми». Похоронная процессия казалось вполне спокойной; но в предшествующей толпе я заметил немало народу с кинжалами и факелами.
Встревожившись, я стал всматриваться в дом Цицерона. Деревья и другие дома позволяли видеть лишь часть стены и крыши, но я заметил, что окна наглухо закрыты ставнями, а на крыше устроились двое – точь-в-точь, как мы с Белбо, сидя на черепичном скате и наблюдая за происходящим на улице. В косых лучах утреннего солнца я без труда разглядел силуэт Цицерона. За его спиной замерла чуть более худощавая фигура – его верный секретарь Тирон. Тирон вытянул руку, желая убедиться, что его господин не слишком наклонился. Некоторое время оба оставались неподвижны, точно застыв в холодном утреннем воздухе.
Видимо, поравнявшись с домом Цицерона, процессия остановилась. Я видел, как Цицерон несколько раз вытягивал шею, и тут же подавался назад, как испуганный тетерев. Нетрудно было представить, что он сейчас чувствует. Он боялся даже на миг отвести глаза от процессии и в то же время прекрасно понимал, что если снизу его заметят, то мгновенно озверевшая толпа кинется штурмовать дом. Громко дудели рожки, пронзительно свистели флейты, глухо стучали бубны.
Наконец процессия двинулась дальше, и музыка стала затихать. Цицерон и Тирон выпрямились с явным облегчением. Потом знаменитый оратор вдруг передёрнулся и схватился за живот, всегда бывший для него ахиллесовой пятой. Видимо, съеденный завтрак восстал против него. Согнувшись, Цицерон стал медленно пробираться вверх по крыше. Тирон неотступно следовал за ним. Случайно оглянувшись, секретарь увидел нас с Белбо, тронул господина за рукав и что-то ему сказал. Цицерон обернулся. Я поднял руку в знак приветствия. Тирон помахал в ответ. Цицерон несколько мгновений простоял неподвижно; затем продолжил карабкаться вверх по черепичному скату и исчез за гребнем.
Внизу тем временем по двое и по трое пробегали одетые в чёрное люди, видимо, торопящиеся догнать траурный кортеж. Большинство бежали по Спуску, чтобы сократить путь на Форум. Я стал разглядывать Форум, пытаясь узнать, куда это все так торопятся; но видел по большей части лишь крыши, да ещё время от времени мелькание крошечных на таком расстоянии фигурок людей, бегущих между зданиями. Насколько я мог судить, все они собирались перед курией Гостилия, где проходили собрания сената - на дальнем конце Форума, там, где крутой каменистый склон Капитолийского холма образует естественную стену.
Мне была видна лишь часть пространства перед курией; но я вполне мог разглядеть и широкие мраморные ступени, ведущие к бронзовым дверям, сейчас наглухо закрытым; и Ростру – трибуну, с которой ораторы произносят свои речи. На всём пространстве между Рострой и мраморной лестницей сгрудились одетые в чёрное люди.
Стихшая было погребальная музыка зазвучала с новой силой, ещё более пронзительная и нестройная, чем прежде.
А потом её заглушил рёв толпы. Носилки с телом достигли Форума. Минуту спустя я увидел, как их внесли на Ростру и установили наклонно, чтобы все могли видеть тело – как на ступенях дома Клодия прошлой ночью. С такого расстояния оно выглядело совсем крошечным. Тем поразительнее было зрелище нагой плоти среди толпы одетых в чёрное людей и множества мраморных статуй.
Какой-то человек поднялся на Ростру и обратился к толпе с речью. До меня долетало лишь неясное эхо его слов; зато я хорошо видел, как он, жестикулируя, расхаживает взад и вперёд, то указывая на тело, то потрясая кулаками. В какой-то момент толпа взревела. С этой минуты рёв становился то громче, то тише, но уже не утихал.
– Что тут такое, папа?
Я повернул голову.
– Диана! Сейчас же спускайся! Если мама узнает, что ты здесь…
– Мама знает. Она держала мне лестницу. Но думаю, сюда она не поднимется. Побоится.