Убийство на канале
Шрифт:
Эйлин улыбнулась.
– Иногда она не очень тактична.
– Он, э-э… – похоже у него свидание в данный момент.
– Да!
– Может быть лучше им не мешать? Иногда он страшно сердится.
– Неужели?
– Особенно если…
Эйлин кивнула и перевела взгляд на добродушное лицо Льюиса. И неожиданно почувствовала, что мужчины не настолько плохи, как ей подумалось.
– Что за человек инспектор Морс? – спросила она.
Кристин Гринэвей встала, и Морс неожиданно осознал, когда она стояла вот так близко у его постели, насколько она маленькая, несмотря на туфли на высоких каблуках, которые обычно носила. Ему вспомнились слова, которые он снова перечитал не так давно: «…стройная и привлекательная фигурка маленького роста, одетая в темно-синее
– Какой у вас рост? – спросил Морс, пока она поправляла платье на бедрах.
Глаза ее игриво блеснули.
– Без обуви я метр и пятьдесят шесть. Для вас этот один сантиметр сверх пятидесяти пяти может быть без значения, но не для меня. Я всегда носила туфли на высоких каблуках, так что обычно я дотягиваю до нормального роста. Около метр шестидесяти.
– А какой номер у туфель, которые вы носите?
– Третий. Едва ли вы сможете надеть их на свои ноги.
– У меня очень красивые ноги, – сказал Морс серьезно.
– Думаю, мне нужно больше беспокоиться о моем отце, чем о ваших ногах, – прошептала она тихо, вновь коснувшись его пальцами, и Морс, в свою очередь, сжал их рукой. И для обоих это был миг, полный волшебства.
– Вы проверите, правда?
– Ни за что не забуду!
Потом она сразу ушла, и только аромат каких-то дорогих духов остался витать у его постели.
– Просто интересуюсь, – сказал Морс, почти рассеяно, пока Льюис устраивался на месте Кристин на пластмассовом стуле, – просто интересуюсь, какой размер был у обуви, которую носила Джоана Франкс. Допустим, конечно, что обувь в те времена уже имела номера. Это ведь не современное изобретение, как женские колготки? Я имею в виду номера обуви. Как считаете, Льюис?
– Хотите, я точно скажу вам какой номер она носила, сэр?
Глава двадцать пятая
Человек, неспособный на большое преступление, с трудом верит, что другие вполне на него способны.
Коллеги Морса по работе в полиции неизменно приписывали ему высокий интеллект, который редко всплывал на поверхность в потоке повседневных дел и который почти всегда давал ему сто очков форы при начале любого уголовного расследования. Каковой бы ни была истина в данном случае, сам Морс знал, что одним даром он никогда не обладал – навыками быстрого чтения. Необходимо отметить, что в этот вечер ему потребовалось невероятно много времени (после того как Льюис и Кристин ушли, молоко было выпито, таблетки приняты и сделаны уколы), чтобы прочесть скопированные колонки журнала Джексона «Оксфордский дневник».
Кристин не стала упоминать, что после того как написанные от руки заметки показались ей неудовлетворительными, она вернулась в Центральную библиотеку сразу после обеда и убедила одного из знакомых разрешить ей без очереди переснять материалы напрямую с объемистых оригиналов. Не то чтобы Морс, даже в случае если бы знал об этом, продемонстрировал бы некую исключительную благодарность. Одной из его слабостей была склонность воспринимать как должную лояльность людей, никогда по-настоящему не понимая тех жертв, которых она зачастую требовала, не говоря уж о том, чтобы их оценить.
В детстве, когда его возили на экскурсии по разным археологическим объектам, Морс никак не мог понять порывов некоего фанатичного преклонения перед какими-то рассыпающимися римскими кирпичами. Но именно в то время не материальные археологические находки, а написанное о них возбудило его любопытство и привело в последующем к его восхищению древним миром. Поэтому следовало ожидать, что необыкновенное открытие Льюиса хоть и стало единственным и самым драматичным достижением в виртуальном расследовании (грустный вид пары засушенных туфелек и еще более угнетающий вид пары помятых дамских панталон), должно было немного охладить энтузиазм Морса. По крайней мере, ненадолго. Что же касается даров, полученных от Кристин, насколько же они были чудесно привлекательны и на какие размышления наводили!
Из данных газет того времени вскоре стало
Первое, прочитав смазанные ряды фотокопированных материалов, он достаточно ясно понял, что обвинение в краже отпало на первом процессе из-за того факта, что свидетельские показания (имевшие место) указывали преимущественно на Вутона, следовательно было необходимо заводить отдельное дело, и при этом против малолетнего. Если кто-то из остальных членов экипажа и был замешан в этом, то, скорее всего это был Таунс (человек, депортированный в Австралию), и совершенно очевидно никаких доказательств нельзя привести против двоих повешенных впоследствии мужчин. Тогда что могло быть тем нечто, что алчный взгляд юноши искал, дабы выкрасть из багажа Джоанны Франкс? Свидетельские показания не давали ясного ответа. Но непреложным было одно нечто, до чего воры были падки, независимо в 1859 или 1989 году: деньги.
Ммм…
Второе, существовало достаточно доказательств того времени, которые наводили на мысль, что именно Джоанна содержала семью в своем втором браке. Что бы ни заставило ее сильно влюбиться в Чарльза Франкса, конюха из Ливерпуля, именно Джоанна настоятельно просила своего нового супруга не падать духом во время свалившихся на них неудач в ранние месяцы их брака. Отрывок из письма к Чарльзу Франксу был зачитан в суде, вероятно (как это виделось Морсу) в поддержку того факта, что скорее Чарльз был на грани психического расстройства, в противовес утверждениям лодочников, что Джоанна была помешана:
«С большим сожалением, милый мой супруг, прочла я твое страшно бессвязное письмо – умоляю тебя, дорогой, борись с тем, что, боюсь, тебя ожидает, если не успокоишь свой истерзанный ум. Потеря рассудка – это нечто ужасное, это разобьет наши надежды. Будь сильным и знай, что скоро мы будем вместе и хорошо обеспечены.»
Трогательное и красноречивое письмо.
Может они оба были малость не в себе?
Ммм…
Третье, разные показания под присягой на обоих процессах ясно говорили, что хотя «летящие» лодки должны были работать лучше всего при непременном приведении в действие комбинации «двое на вахте – двое отдыхают», на практике достаточно часто четверо членов такого экипажа менялись дежурствами, в угоду личным предпочтениям или требованиям. Или похотливым желаниям, может быть? Морс после этого прочел с повышенным интересом доказательства, приводившиеся в суде (где вы, полковник Денистон?), что Олдфилд, капитан «Барбары Брей», заплатил Уолтеру Таунсу шесть шиллингов, чтобы тот принял вместо него на себя трудную задачу «провести» лодку через двойной туннель при Бартоне. Морс кивнул головой: его воображение уже побывало там.
Ммм…
Четвертое, показания в целом сильно наводили на мысль, что в первой половине путешествия Джоанна чувствовала себя вполне счастливо в компании лодочников во время различных остановок: питалась вместе ними за одним столом, пила вместе с ними, смеялась вместе с ними над их шутками. Шутки закончились, однако, во второй половине путешествия. Джоанна, как неоднократно подчеркивал прокурор, вдруг проявила себя беспомощной, злосчастной душой, взывающей (моментами в буквальном смысле) к помощи, сочувствию, защите, милости. И один судьбоносный и драматичный факт: чем больше увеличивалось алкогольное опьянение экипажа, тем трезвее становилась Джоанна, а представленные суду показания судебного врача были неоспоримы: никаких следов алкоголя не было найдено в ее крови.