Убийство по-министерски
Шрифт:
Я тут же вспомнил, что о некоем «новом проекте» говорила Надежда Алексеевна.
— И что же это за проект?
— Ну, подробностей я не знаю, поскольку такими вещами не принято делиться, — на едином выдохе произнес Астахов.
— Как же так, вы же деловые партнеры! Сами говорили! Вы же обсуждали с ним свои планы и даже добились его согласия финансировать их.
Астахов растерялся. Он снова подверг испытанию на прочность стул, на котором сидел, наморщил лоб и тут же завертел руками:
— Ну, это как бы… Это как бы совсем другое дело, понимаете? Ведь о моих планах знают как бы все, а что
Проговорив это, Астахов выдавил на своем лице располагающую улыбку.
— И вам он не предлагал поучаствовать в его проекте?
— Ой, у меня своих дел хватает, — на лице Игоря Кирилловича появилось выражение неимоверной усталости.
— Ну ладно, Игорь Кириллович, с этим мы вроде разобрались.
По правде сказать, и я уже начал уставать от разговора с бизнесменом-депутатом.
— Хорошо, если уж вы настолько искренне мне рассказали все о встрече со Скоробогатовым, может быть, вы столь же правдиво и откровенно осветите и некоторые другие моменты?
— То есть… То есть, конечно, я, так сказать, всегда готов… А что, собственно, за моменты? — тут же засуетился Астахов.
— Отлично! — еще раз повторил я. — Тогда у меня к вам самый простой вопрос: кому как не вам, одному из старых друзей, знать, кто мог желать Скоробогатову смерти?
Ответом мне послужил протяжный вздох.
— Ох, ну это вопрос, конечно… Этот вопрос, так сказать, очень глобальный… — покачал головой Астахов. — Я не могу брать на себя ответственность за подобного рода предположения. К тому же вы как человек, видимо, бизнесом сам не занимавшийся, и поэтому вам трудно понять, что понятие «друг» в этой среде как бы достаточно условно…
— А теперь по-русски, пожалуйста, — не выдержал я витиеватых выражений бизнесмена.
— Ну, так сказать… — снова закатил глаза к потолку Игорь Кириллович. — Я не в курсе дел своего друга, которые меня не касаются. А расспрашивать об этом просто как бы… не принято. Если на кухне во время разговора двух приятелей один из них интересуется у другого, сколько тот зарабатывает — и тот, безусловно, в ответ скажет все, что сочтет нужным, — то это как бы в порядке вещей, но вот интересоваться подобным вопросом на другом уровне — это уже просто, так сказать, неприлично… Я знал, что Георгий не бедствует, но чтобы выяснять подробности — это, извините, просто как бы… не мой вопрос. И он никогда не распространялся об этом.
— То есть, у вас нет никаких предположений, — устав от обилия слов-паразитов, оборвал я Астахова.
— Ну, в общем как бы нет, — выдохнул Астахов.
— И еще один вопрос, Игорь Кириллович. Вы любите порядок?
Астахов выразил недоумение, в его глазах я даже увидел некую озабоченность за полицию, которая держит в своих рядах таких типов, как я, которые способны задавать совершенно глупые вопросы.
— Да как вам сказать… — протянул он.
— Вы посуду за собой всегда моете? Или только после встречи со Скоробогатовым в его офисе? — уточнил я.
— Да что вы, в самом деле? Какую посуду? Вы что, смеетесь надо мной, что ли? Зачем мне ее мыть? — После моего вопроса Астахов совершенно разнервничался и засуетился больше
— Тем не менее, вы ее за собой вымыли, — настаивал я.
— Нет, — растерянно, но твердо возразил Астахов. — Я точно помню, что сам Жора их и помыл. Только какое это имеет значение?
Действительно, какое это имеет значение? В этих рюмках ничего постороннего и подозрительного не обнаружено, к чему их вспоминать. Тут я готов был согласиться с Астаховым. К тому же есть и более интересные вещи.
— Допустим, вы не в курсе подробностей дел Скоробогатова. Но может быть, вы осведомлены о его частной жизни? — спросил я.
Астахов издал такой усталый вздох, что во мне даже шевельнулась жалость к этому бизнесмену-политику.
— Это вопрос, так сказать, совершенно не входит в мою компетенцию, — наконец выдал он, яростно растирая лоб платком. — Вы просто задаете такие вопросы, что мне как бы становится не по себе. Представьте, разве я стану у вас выпытывать подробности вашей частной жизни?
— Ну, вы мне и не друг, — заметил я, снисходительно глядя на Астахова. — А со Скоробогатовым вы встречались не только по делам. Вы бывали у него дома, давно знакомы с его супругой. Вы не можете быть не посвященным в его, по крайней мере, семейную жизнь.
— Многие люди… — благостным голосом начал Игорь Кириллович, — понимают, что их проблемы — это только их проблемы и что у других они не меньше. И поэтому не особенно любят выносить сор из избы… Я, так сказать, не знаю, насколько много собралось этого сора в семье Георгия, так что… Увы! — развел он руками.
Тем не менее, лоб его наморщился, и Астахов явно что-то вспоминал или обдумывал.
— Хотя… — наконец собрался он с духом. — Вы только поймите меня правильно, — тут же спохватился он, прижав кисти, похожие на пухлые калачи, к груди. — Я вовсе не хочу, так сказать, никого охаивать… Но если уж вы так настаиваете, если это нужно для следствия, то я как бы готов…
— Короче, — жестко перебил его я.
— Короче, — Астахов вздохнул в сотый раз, — отношения Георгия с женой, как это ни прискорбно, так сказать, исчерпали себя. Я уж не знаю причин, я и не спрашивал никогда об этом, но все же подобные вещи сразу заметны хорошо знакомому человеку. Они жили каждый сам по себе, Надя — поверьте, я глубоко уважаю эту, так сказать, достойную женщину, — полностью погрузилась в собственные интересы… Она нигде не работает, по дому тоже не обременена… Часами смотрит телевизор, посещает всякие там салоны… Ей стало совсем не до Георгия. И в итоге они, так сказать, отдалились друг от друга. Первое время, я так полагаю, она не задумывалась об этом, но… Природа ведь берет свое рано или поздно, верно? — Он как-то глумливо захихикал и даже подмигнул мне.
От его нервозности и суетливости не осталось и следа. Чувствовалось, что то, о чем сейчас скажет Игорь Кириллович, он скажет с удовольствием.
— …А она женщина, так сказать, еще в самом соку… Ну, вы понимаете, что я хочу сказать, — колыхнул он подбородком, доверительно склонившись ко мне, и даже закинул ногу на ногу.
— И что же? — без всяких эмоций спросил я.
Астахов тут же подобрался, вернул ноги в исходное положение и заговорил своим прежним, страдальческим и извиняющимся тоном смертельно уставшего человека.