Убийство по подсказке

Макклой Элен

Вечером Базиль ужинал дома один, без гостей. Его слуга Юпитер, суетившийся перед столом, заметил, что его хозяин сердит и чем-то озабочен. Он уже добрался до сыра и фруктов, когда в гостиной зазвонил телефон. Юпитер вышел из столовой. Через закрытую дверь голос его звучал приглушенно. Через минуту он вернулся.

– Вас просят к телефону… Какой-то мистер Лазарус, – торжественно объявил он.

– Лазарус? – Базиль оторвал взгляд от стоявшей перед ним тарелки с инжиром и нахмурился. Вдруг несколькими быстрыми прыжками он добрался до аппарата. Голос на другом конце провода

был еле слышен, отчего слова принимали какое-то странное ударение. Можно было подумать, что какой-то бестелесный дух разговаривает с ним через речку под названием Стикс.

– Доктор Уиллинг, это говорит Лазарус. Тот самый точильщик из мастерской, что находится в тупике возле театра. Извините за беспокойство, но кое-что опять случилось, а вы сказали…

– Что случилось?

– Ну… – Голос его вообще увял. – Кто-то снова бывал в моей мастерской…

– Дверь взломана?

– Нет, в этом не было необходимости, так как я не починил задвижку на окне.

– Тогда откуда вам известно, что кто-то побывал у вас?

– Из-за Дикки…

– Дикки?

– Ну, канарейка. Моя канарейка. Разве вы ее не помните? Ее снова кто-то выпустил из клетки. Не понимаю, кому это нужно, но кто-то ведь это сделал?

Глава двенадцатая

ВЫЗОВ «НА БИС»

Нервы Базиля были напряжены до предела. Он испытывал какое-то острое предчувствие, что что-то страшное, зловещее непременно должно вот-вот произойти. Ему казалось, что такси ползет, словно улитка, в потоке уличного движения по направлению к западной части города. Он вышел на углу 44-й Западной улицы и Шестой авеню и проделал остальной путь до театра пешком. Он перешел на другую сторону, чтобы миновать двери кассы. Здесь уже было полно народу, привлеченного объявлением о предстоящей «второй премьере», как остроумно выразился один критик. Все тротуары возле театра были забиты любителями острых ощущений, а подъезжающие один за другим автомобили выплескивали на улицу своих пассажиров – все те же постные, ничего не выражающие лица, которые заполняют битком обшарпанные залы суда, когда там слушается особенно забористое дело об убийстве.

«Можно, конечно, подвергать вкус Мильхау сомнению, но в хватке бизнесмена ему не откажешь», – подумал Базиль.

Он с трудом протиснулся через толпу к самому началу тупика – ничем не приметная в сегодняшний вечер фигура в легком плаще и мягкой фетровой шляпе. В точильной мастерской горел свет. Лазарус сам открыл дверь своей хижины. Его отмеченное временем лицо всегда отличалось особенной серьезностью, и поэтому трудно заключить, насколько он сегодня волновался сильнее обычного. Он подвел его к клетке с птичкой. Она так старательно клевала семечки из своей чашечки, что они разлетались во все стороны, падая на пол ее клетки. Ее маленькие, словно бусинки, глазки быстро вращались, как будто она получала особое удовольствие от посещения столь запоздалого гостя.

– Вы уверены, что на этот раз она не сама выбралась из клетки? – спросил Базиль.

– Абсолютно. Я вышел, чтобы раздобыть кое-что на ужин, а Дикки находилась в клетке. Дверца была надежно

закрыта. Вернувшись сюда часа через полтора, я обнаружил, что дверца открыта, а Дикки летает по мастерской. Мне пришлось немало повозиться, чтобы поймать ее и водворить обратно… боялся, как бы не повредить ей крылышки или ножки. Ну теперь, слава богу, все в порядке… Теперь, после всего того, что произошло, я больше не намерен оставлять ее здесь одну на ночь…

Базиль понимал, что для этого старика, у которого нет ни семьи, ни будущего, возможно, и друзей, эта любимая канарейка значила куда больше, чем для обычного человека, ведущего обычную, беззаботную жизнь.

– Если вы подождете меня здесь до окончания спектакля, то я позабочусь о том, чтобы поместить вашу птичку временно в какое-нибудь более безопасное место…

– Спасибо. Я с большим удовольствием подожду вас, – Лазарус сел напротив своего точильного камня и взял в руки ножницы. – У меня много работы.

Базиль заметил длинную красную метку, словно царапину от когтей кошки, на указательном пальце Лазаруса.

– Вы что, порезали руку?

– Ах это! – Лазарус улыбнулся. – Видите вот эти шрамы? – он протянул руку, и Базиль увидел на ней с дюжину еле заметных, беловатых линий, проходящих по указательному пальцу. – Если на каком-то неопознанном трупе вы обнаружите на этом пальце такие же шрамы, то знайте, что перед вами – точильщик. Каким бы осторожным он ни был, он всегда, хотя бы раз в несколько месяцев поранит себе именно эту верхнюю часть указательного пальца…

Возле служебного входа Базиль увидел одного из помрежей и спросил его:

– А где мистер Мильхау?

– В своих апартаментах, доктор Уиллинг. Пойдемте, я покажу вам.

– Я знаю, как пройти к нему.

Помреж усмехнулся.

– Вы знаете, где его кабинет, а апартаменты – это совсем другое помещение.

Они прошли через слабо освещенный коридор и поднялись по узкой, огороженной перилами лестнице на саму верхотуру театра. К удивлению Базиля, его ввели в удобную, с комфортом обставленную жилую комнату.

– Привет, привет, входите, не стесняйтесь, – услышал он голос продюсера. Мильхау сидел в кресле, держа в руках бокал с коктейлей, а его щеки были окрашены пунцовым румянцем. Его крупные бледные губы растянулись, словно резиновые, в принужденную счастливую улыбку, но глаза потускнели, и в них проглядывало глубоко упрятанное недовольство.

– Я живу за городом, – начал объясняться он, – и нечасто здесь бываю. Только тогда, когда остаюсь на ночь в Нью-Йорке. Все это было построено и обставлено прежним владельцем театра.

Сквозь туман сигаретного дыма Базиль разглядел группу мужчин и женщин, сгрудившихся возле столика, накрытого для ужина, сделанного в виде стойки в кафе. Это были в основном его помощники, секретарши, приглашенные друзья. Но Базиль также заметил в том углу разлапистые черные маки на белом фоне, явно принадлежавшие наряду Марго, которая действительно стояла там в окружении мужчин, а также каштановые кудряшки Полины, которые отливали бронзой из-за яркого света ламп.

– Хотите посмотреть спектакль? – спросил Мильхау.