Убийство со взломом
Шрифт:
На следующий день, вскоре после того, как Питера известили, что он отстраняется от своих обязанностей, немедленно и без заработной платы, выяснилось, что детектив Вестербек сличил «пальчики» Геллера с найденными в квартире отпечатками и арестовал Геллера. Тот, как вскоре стало ясно, совершенно потерялся и в заснятом на видео признании описал убийство Джонетты Генри. Телевизионные каналы, как того и следовало ожидать, падкие до скандалов, вскоре раздобыли копию видео и прокрутили ее в новостях.
Тем же вечером Питер обзвонил с полдюжины отелей на Бермудах, от всей души надеясь, что Берджер еще не приударил за очередной официанткой, не разругался тем самым с женой и не улетел с Бермудов в результате этой ссоры. В конце концов за потрескиванием телефонных помех и гудением проводов он услышал Берджера, которому и выложил все, что произошло.
– Будет
– Ты мне найдешь, – ответил Питер. – Идет?
До него донесся смех Берджера.
– А с Дженис как у тебя? – спросил Берджер.
– Вчера вечером застал ее в постели с одним парнем, а у меня в руке был револьвер, так что я их обоих и шлепнул.
– Ну да, надо думать, – с издевкой произнес Берджер.
А на следующий день, едва в газетах появилась статья Карен Доннел, пространно цитировавшая анонимного заместителя окружного прокурора, мэрия заявила, что прокуратурой скрывается информация, доказывающая, что оба убийства совершены Вэйманом Каротерсом. Выступивший с этим заявлением чиновник призвал к «немедленному и полному раскрытию скрываемых фактов». Контрзаявление не заставило себя ждать, и, наплевав на чины и звания, прокуратура начала бюрократическую атаку на мэра и его службы. Хоскинс зачастил на телевидение, где стал рассказывать с экрана о расследовании. Фамилия Питера не упоминалась. Окружной прокурор, не очень опытный в общении с медийными гуру, решил все же опять появиться перед общественностью и, нацепив на свой жезл еще один свежий скальп, продолжить свое карабканье вверх по политической лестнице.
Разнюхать, что анонимный источник Карен Доннел и Питер – одно и то же лицо, для медийных ищеек было проще простого, они тут же задались вопросом, почему отстранен от должности тот, чьими стараниями и была добыта ценная информация, и уже днем Питер держал речь возле здания Ратуши и, кутаясь в теплый шарф и воротник пальто, обдавая облачками пара журналистов и аппаратуру средств массовых коммуникаций и юпитера, чей слепящий свет заставлял его щуриться, будто он смотрел на солнце, вновь излагал все по порядку, силясь объяснить, как случилось, что молодая чернокожая женщина Джонетта Генри, чьи желания были так типичны: безопасность, жизненная перспектива для ее ребенка, женитьба на способном юноше, была убита мужчиной, на каком-то этапе потерявшим разум, мужчиной, боготворившим того, кого общественность недавно выбрала в лидеры, и как эта трагедия была усугублена простой оплошностью полиции и внезапной вспышкой болезненной ярости Вэймана Каротерса, и как мэр и его приспешники, запаниковав, решили скрыть правду.
Рассказанная им история была суровой и печальной, и газеты вкупе с телевидением не одну неделю занимались тем, что мусолили ее, подтверждая вновь и вновь ее искренность, чем приводили в отчаяние мэра, заставляя его то отступать, то нападать, выдвигая встречные обвинения, говоря, что «этот полоумный Питер Скаттергуд» сбрендил на почве разрыва с женой и неудачи собственного брака. Неожиданно стали известны и тайные отношения Питера с Винни. В результате проведенного расследования всплыли многочисленные аферы Винни; партийные боссы, ставленники мэра, прерывали свои дела, донося на Винни и свидетельствуя против него, тем самым жертвуя толстяком ради того, чтобы опорочить Питера. Неожиданное появление Винни вызвало новую серию расследований, и обнаружились новые скандалы, которые косвенно бросали тень и на Питера, особенно когда раскрылось, что Винни получил 25 тысяч отката за свою роль посредника при закупке тысячи бракованных радиопередатчиков. Когда стало известно о том, что молодой латинос-полицейский, усердный прихожанин и отец четверых детей, серьезно пострадал в результате того, что пытался вызвать себе подмогу по одному из этих передатчиков, от Винни все отвернулись, он остался в полной изоляции и только и мог, что недоумевать, какую злую шутку сыграла с ним вдруг обратившаяся к нему спиной судьба. Обвинения против Винни вызвали и слухи о грозящих Питеру дисциплинарных взысканиях со стороны Государственной юридической коллегии, и он действительно получил официальное уведомление о начатых предварительных расследованиях.
Крах личной жизни Питера, разумеется, живо интересовал газетчиков, потому что во всем этом деле красной нитью прослеживались любовные неудачи и распавшиеся любовные связи. И разумеется, каждый желал проникнуть в сознание мэра, до разразившегося скандала признанного человеком достойным, способным править городом увлеченно и энергично, в соответствии с
Негритянское сообщество к произошедшему отнеслось двояко – половина с определенным недоверием воспринимала обвинения, выдвинутые против мэра Питером и другими белыми, вторая же половина негодовала на то, что так быстро оказалась обманута. Сотрудники мэра, делавшие все, чтобы вернуть ему доверие избирателей, напустились на Хоскинса, доказывая, что инициатором сокрытия обстоятельств убийства был именно он, так как домогался власти и собирался участвовать в уже начавшейся борьбе за высокий пост, который освобождал ввязавшийся в политику окружной прокурор. Но либо эти обвинения были чересчур голословны, либо Хоскинс имел слишком много союзников в среде юристов-республиканцев, только обвинения все вскоре отпали. Поговаривали, что Хоскинс уйдет в отставку, после чего ему будет предложена выгодная должность в одной из частных юридических компаний – подальше от греха, пока окружной прокурор еще не проник в Сенат. Тем временем Хоскинс по-прежнему мелькал на завтраках в роскошных отелях центра города, на обедах в особняках на Риттенхаус-сквер и на загородных уик-эндах на Мэйн-Лайн. По-видимому, он избежал суда общественности.
Что касается Каротерса, то он был обречен на бесконечное ожидание бесчисленных судебных процессов над ним. Никто не считал его фигуру значительной, и общественное мнение им не интересовалось. Когда открылось, что Каротерс не является отцом Тайлера, то через адвоката Стайна стало известно, что Каротерс ужасно опечалился, пришел в полное уныние и не хочет ни с кем разговаривать; дело заключалось в том, что Каротерс успел полюбить мальчика, а теперь его лишали отцовства. Вскоре после этого Каротерс оказался втянут в очередную тюремную драку, в которой ему проткнули легкое. В общем, как понимал Питер, человек этот теперь пропадал и ничего хорошего его не ожидало.
Питер поднял голову. Ряды пустых скамеек, казалось, сдвинулись, чтобы молча наблюдать его со всеми его грехами. В этом самом зале он некогда обвенчался с Дженис. Он все еще надеялся, что обручальное кольцо в один прекрасный день вернется к нему, завернутое в папиросную бумагу, отправленное по почте бандеролью, но, видимо, Кассандра не дала себе труда об этом позаботиться. Питеру она больше не звонила, и когда он наконец вернулся к себе домой, магазинные счета – эти призрачные деньги – все еще валялись на столе в кухне и на полу.
И также не видел он Дженис, несмотря на то, что процедура развода теперь шла полным ходом и даже вполне цивилизованно: Маструд и ее адвокат больше не ссорились, а сотрудничали спокойно и мирно. Но, несмотря на шелест многочисленных и неизбежных юридических документов, на новые записи, легшие в папку с фамилиями мужчин и женщин, отныне расторгающих узы брака, несмотря на все эти решения и постановления, он навсегда останется связанным с Дженис самой крепкой и самой трудной связью. После того, как всплыли делишки Питера с Винни, журналисты тут же бросились искать Дженис, любопытствуя, что это за женщина, ради которой молодой и многообещающий прокурор погубил свою карьеру. Фотограф из «Дейли ньюс» застал ее врасплох, когда она шла с работы, и ее застывшее испуганное лицо мелькнуло однажды на газетных страницах; было это на прошлой неделе, а надпись под фотографией гласила: Она не хочет говорить о скандале. Дженис позвонила ему от адвоката с уверениями, что уважает его независимость и будет и впредь ее уважать, если он в свой черед станет платить ей тем же, и он вслушивался в ее голос, стараясь уловить в нем нотки прощения. Оба они знали, что живут теперь в отдалении друг от друга, вызванном как его непростительными и опасными действиями, так и его участием во все более разгоравшемся общественном скандале. С Эпплом она больше не встречалась; она сказала ему об этом, хотя он и не спрашивал, но никакой надежды для них это в себе не несло, так как страсть их давно отгорела в муках, оставив после себя лишь пепел воспоминаний и смутную потребность не становиться окончательно чужими друг другу.