Убийство в Амстердаме

Бурума Иэн

«Культура, – сказал ад-Дауди, – создается людьми. Но ислам остается».

7

Ислам остается. Наверное, именно на это надеялся Мохаммед, когда говорил, что молится Аллаху, чтобы тот уберег его от инакомыслия. Ислам был его новой личностью – неприступной, надежной, уютной оболочкой, которая защищала от всех окружавших его враждебных сил. Это давало ему ощущение силы, смысла, правды. Он был готов жить ради одного ислама. Но даже в самых жестких статьях Мохаммеда безошибочно угадываются черты его культуры – его голландской культуры.

Самый злой и, возможно, самый странный из его опусов, размещенных в Интернете, называется «Поймать волка». Название связано со старым эскимосским способом охоты на волков. В снег бросали окровавленный

нож. Волки, привлеченные запахом крови, приближались к ножу и лизали лезвие, разрезая себе язык. Они продолжали лизать его, не понимая, что пьют свою собственную кровь, пока не становилось слишком поздно и они не погибали от потери крови. Люди в современном мире, писал Мохаммед, такие же, как эти волки. Мы, живущие в «демократическом цирке» Запада, являемся рабами «фальшивых леденцов» нашей культуры развлечений и пагубных соблазнов кафе, баров, дискотек и игорных заведений.

Мусульмане, также ставшие рабами западных леденцов, продолжал он, достигли низшей точки в своей истории, но, к счастью, спасение рядом. Рыцари ислама поднимутся в… Нидерландах. Голландия станет колыбелью религиозной революции, которую сделают возможной те самые политические свободы, которые Мохаммед демонстративно презирал. Он объяснил свою парадоксальную позицию: «Поскольку голландская политическая система побуждает своих граждан (особенно «аллохтонов», то есть мусульман) принимать активное участие в решении проблем общества ‹…› люди взяли на себя социальную ответственность. Эти люди взяли на себя ответственность не только за Нидерланды, но и за весь мир. Они освободят мир от демократического рабства». [41]

41

Цит. по отчету Рюда Петерса: De ideologische en religieuze ontwikkeling van Mohammed Bouyerf. Rapport van het deskundigenonderzoek in de strafzaak tegen M.Bouyerf, Prof. Dr. Mr. Ruud Peters.

Здесь слышны отзвуки старого голландского тщеславия, уходящего корнями в фанатичный протестантизм, в идею о том, что Голландия – моральный маяк мира. Раньше христиане верили в это. До недавнего времени многие считали, что голландская модель либерализма, мультикультурная толерантность, сексуальная вседозволенность и т. д. суть луч света, ярко сияющий для остального мира, еще покрытого тьмой. Мохаммед, с его очень голландской манией величия, распространил свое юношеское желание заниматься местной политикой на судьбы всего человечества. Его морализирование, хотя и расцвеченное исламистской терминологией, было частью той же традиции. Проблема демократии, по его мнению, заключалась в тех самых греховных леденцах, безнравственных удовольствиях плоти. Но он дошел до крайности, до которой никогда или почти никогда не доходили протестанты. Свобода выбора, так привлекавшая Айаан Хирси Али, была для него невыносима. То, что было для нее освобождением, для него стало источником болезненного разочарования и смятения. Он должен был разрушить цивилизацию, мучившую его.

«Освободите себя! – призывал он молодых мусульман, странно перекликаясь с риторикой прово 1960-х. – Выходите из кафе, баров, из своих углов. Услышьте: «Нет бога кроме Аллаха!» Присоединитесь к каравану мучеников». Конечно, он совсем не походил на прово. Освобождение, проповедуемое Мохаммедом, – это освобождение смерти, забвения, героическая жертва, вдохновлявшая европейских фашистов в 1930-е годы.

Усматривать сходство между исламизмом Мохаммеда и другими видами экстремизма не значит утверждать, что это одно и то же. Но желание умереть во имя высшей цели, бога или великого вождя во все века привлекало запутавшихся и озлобленных молодых людей и, конечно, было характерно не только для ислама. Взгляды Мохаммеда относительно США, выраженные в том же документе, также имеют европейское происхождение и перекликаются как с позицией правых политических партий 1930-х годов, так и с традиционным антиамериканизмом левых. «Если мы возьмем в качестве примера мать всех демократических государств, Америку, – писал он, – и сравним ее социальную статистику (преступность, насилие и т. д.) со статистикой других стран, мы придем к единственному выводу: это – совершенно больное общество. Пройдет какое-то время, и его социальный порядок превратится в хаос».

В уме Мохаммеда Буйери европейский антилиберализм причудливо сочетался с самодовольным морализмом и исламистским революционным пылом. Эта взрывчатая смесь давала ему основание для убийства врагов, препятствующих

спасению мира, как он его понимал. Объектом его гнева мог стать кто угодно, начиная с охранника местного отделения службы социального обеспечения, которому Мохаммед угрожал убийством («я вырву тебе сердце!»), и кончая всем голландским народом: «Темные облака смерти сгущаются над вашей страной. Готовьтесь к тому, к чему нельзя приготовиться. Вы заплатите своей кровью за мучения наших братьев и сестер». [42]

42

Открытое письмо к голландскому народу, 12.08.2004.

Объекты могли быть случайными, но вполне конкретными, присутствовал и сексуальный элемент. Двумя из трех главных потенциальных жертв Мохаммеда были иммигранты. Айаан Хирси Али, часто фигурировавшая в кровавых фантазиях на сборищах в квартире Мохаммеда, олицетворяла цивилизацию, которую он хотел униитожить. Ахмед Абуталеб, мусульманин и член городского совета Амстердама, якобы предал своих братьев, работая на врага. Третьей мишенью был правый политик-популист Герт Вилдерс, безуспешно пытавшийся занять место Пима Фортейна. Вилдерсу угрожали главным образом потому, что считали его гомосексуалистом. Оснований для подобных утверждений не было. Возможно, его путали с Фортейном. Или же его врагов вводила в заблуждение крашеная светлая шевелюра политика, ставшая его фирменным знаком. Так или иначе, Хирси Али и Абуталеб, вдумчивый и упорный социал-демократ, родившийся в Марокко, были главными врагами: одна – отступница, вавилонская блудница, второй – плохой мусульманин, зиндик, неверный в глазах последователей такфира, и потому недостойный жить на этой земле.

8

Слова и поступки Мохаммеда Буйери принято считать явлением глубоко чуждым голландской традиции, результатом вторжения с загадочного и все более пугающего Востока. Но, по крайней мере, один газетный обозреватель заметил сходство между убийцей ван Гога и фанатиком-вегетарианцем, застрелившим Пима Фортейна. Оба были «самовлюбленными идеалистами», считавшими, что напористые знаменитости мешают их поискам лучшего мира или правды. [43]

43

Цит. по кн.: Bas Heijne. Hollandse tostande. Prometheus, 2005.

Было бы удивительно, если бы общее огрубление стиля публичных выступлений (чему способствуют постоянная борьба за право голоса в средствах массовой информации и современные голландские представления о том, что «должно быть сказано все», даже самое оскорбительное) не повлияло на привычки и слова молодого голландца иностранного происхождения. Мохаммед в этом смысле был, возможно, больше порождением южного Амстердама, чем деревни Дуар-Ихаммален.

Тюремный имам Али ад-Дауди не выносит «молодое поколение марокканских преступников». Он считает их грубыми «животными», получившими слишком много свободы, одержимыми погоней за деньгами и статусом. Турки и сейчас отправляют самых непокорных юношей на какое-то время в Турцию, чтобы они научились вести себя. Раньше марокканские родители поступали так же, пока голландские социальные работники не положили конец этой практике, считая ее формой «угнетения». Ад-Дауди с удовольствием отправил бы некоторых из этих «животных» назад в Марокко, где их быстро научили бы хорошим манерам «самым унизительным способом». Там, сказал он, за плохое поведение бьют, подвергают остракизму, друзья отворачиваются. Но в Голландии все наоборот: «Если ты воруешь и разъезжаешь в большом автомобиле, у тебя есть статус». «Проблема не в культуре родной страны, большинство из этих мальчишек родились не там, – заключил имам. – Проблема здесь, в Голландии».

Естественно, Мохаммед Буйери не считал себя головорезом. Напротив, он рекламировал свою разновидность ислама как решение проблемы плохого поведения, которое он осуждал, как и Али ад-Дауди. К нему и не относились как к обычному преступнику. В ходе уголовного судопроизводства судьи и адвокаты обычно не тратят столько времени на размышления об «идеологическом и религиозном развитии» обвиняемых. Но это, возможно, тоже связано с чем-то гораздо более давним, чем нынешний кризис среди мусульман в крупных европейских городах: криминальное и революционное насилие не всегда далеки друг от друга.