Убийство в Амстердаме

Бурума Иэн

В ноябре 2005 года амстердамская полиция арестовала подростка голландско-марокканского происхождения по имени Майк. Он дважды размещал в Интернете угрозы насилия в адрес Герта Вилдерса. Обыскав его дом, полицейские нашли в подвале самодельную взрывчатку. Майк был уличным мальчишкой и, как многие другие, увлекался кикбоксингом и фейерверками. Ему нравилось состояние возбуждения, он жаждал действовать. События il сентября поразили его воображение. Его марокканские друзья в школе считали, что ислам это «клево и круто». Он стал искать новую информацию в Интернете. После убийства ван Гога он установил контакт с группой «Хофстад» и познакомился с Нуредином. Он взял себе имя Талиб аль-Ильм, «Ищущий знания». Его героем, фотографию которого он вывесил в своей анкете пользователя MSN,

был его «большой вождь и учитель» Мохаммед Буйери. Кикбоксеру Майку было семнадцать лет.

9

Ноябрь 2004 года. Рамадан, девятый месяц исламского календаря, когда все мусульмане постятся между восходом солнца и закатом. Это время встреч с родными и друзьями, время молитвы и, особенно в конце Рамадана, время благочестивых мыслей и добрых дел.

Вечером 1 ноября Мохаммед встретился с друзьями в своей амстердамской квартире, которую делил с приятелем по имени Ахмед. Там были Джейсон (наполовину американец), Исмаил, Фахми и Рашид. Друзья из Гааги принесли с собой суп. Они вспоминали старые дни, когда Мохаммед курил дурь и рассказывал фантастические истории. Все смеялись. Время прошло быстро. Было уже за полночь, когда Мохаммед решил совершить прогулку вокруг пруда Слотер-плас, находящегося недалеко от дома. Рашид и Ахмед пошли с ним. Мохаммед говорил мало, но, указав на ночное небо, заметил, каким красивым и мирным оно выглядит. Они слушали молитвы из Корана через наушники, подключенные к цифровым аудиоплеерам, и почти все время молчали.

Вернувшись в квартиру, Ахмед и Мохаммед сразу легли спать. Было поздно, а встать предстояло рано. В полшестого утра они помолились и позавтракали. Ахмед снова заснул. Когда спустя несколько часов он проснулся, Мохаммеда в квартире уже не было. На велосипеде, как и очень многие голландцы, он ехал в другой район Амстердама, чтобы встретить другого велосипедиста. Никаких неожиданностей не произошло. Он неделями заучивал этот маршрут. Он точно знал, что будет делать.

Глава седьмая

In memoriam

1

Прочитав на прошлой неделе в газете, что амстердамский район Ост-Ватерграфсмер отказывается установить памятник Тео ван Гогуна улице Линнея, я пришел в ярость. Муниципальный совет [социал-демократы и Зеленые. – И.Б.] боится, что памятник вызовет провокации и беспорядки среди мусульман, живущих в соседних районах… От такой трусости меня тошнит.

Письмо в «Хет Пароол», 13 июля 2005 года

«Здесь конечно же должен стоять памятник Тео ван Гогу», – говорит Жермен Принсен, исполняющий обязанности председателя муниципального совета Ост-Ватерграфсмер… Принсен полагает, что волнения в районе – не повод отказываться от установки памятника. Фреску, созданную в память об убийстве, уничтожали дважды.

«Хандельсблад», 12 июля 2005 года

Итак, споры продолжались. Следует ли установить памятник на улице Линнея, на месте убийства, или в соседнем парке, или, возможно, в центре Амстердама, а может быть, лучше вообще не устанавливать? И каким должен быть этот памятник? Газета «Хет Пароол», основанная голландским Сопротивлением в годы нацистской оккупации попросила своих читателей поделиться мыслями о том, как должен выглядеть памятник. Один из читателей предложил сделать его в виде двухметровой сигареты, периодически выпускающей клубы дыма; другой предложил скульптуру большой довольной свиньи, на розовых боках которой люди смогут выражать свое мнение. Многим понравилась идея о памятнике в виде огромного кактуса, который, по словам одного из читателей, воспользовавшегося старомодной лексикой послевоенных романов о героях войны, «был бы таким же большим и сильным, как Тео, символом непреклонности, достоинства, гордости и неустрашимости».

Кактус стал своего рода фирменным знаком ван Гога. Заканчивая свои телевизионные ток-шоу, он всегда целовал

кактус, предлагая гостям сделать то же самое. Один из его гостей, Роман Полански, отказался. Ван Гог, боготворивший Полански, сказал, что любит целовать кактусы. Полански ответил, что у каждого должен быть свой конек.

Возведение памятников своей храбрости и своим страданиям в годы Второй мировой войны получило такое распространение в Голландии в конце 40-x – начале 50-х годов, что люди заговорили о «дожде памятников». Самый большой и известный из них, своего рода рифленый каменный фаллос с барельефами, изображающими страдания порабощенного голландского народа, – Национальный монумент на площади Дам, напротив королевского дворца в Амстердаме.

Каждый год королева возлагает к нему венок в память о Второй мировой войне – не о холокосте, которому в 1950-е годы не придавали большого значения, а о страданиях голландского народа в годы немецкой оккупации. Это место, где нация особенно остро чувствует жалость к себе. (Там же молодежь всего мира собиралась в 1960-е и 1970-е годы, чтобы бренчать на гитарах, заниматься любовью в спальных мешках и курить травку.)

Один из читателей «Хет Пароол» высказал мнение, что Национальный монумент должен уступить место памятнику в виде кактуса, столь же большому и впечатляющему. В глазах таких людей ван Гог наконец стал тем, кем стремился стать: символом голландского Сопротивления, национальным героем без страха и упрека, борцом за свободу, не посрамившим дядю и дедушку. Идея кактуса победила. Муниципальный совет Ост-Ватерграфсмера принял решение установить каменный кактус в парке, где был арестован Мохаммед Буйери, недалеко от того места, где он убил ван Гога.

Однако на памятнике споры не закончились. Не менее бурную дискуссию вызвала первая годовщина убийства, которую планировали отметить на улице Линнея. Должны были выступить мэр Йоб Кохен и премьер-министр Ян Петер Балкененде. Для друзей Тео это было достаточным основанием, чтобы не присутствовать. «Нас не пригласили», – высокомерно заявил Теодор Холман в своей еженедельной колонке в «Хет Пароол». И вообще, дескать, Кохен «наверняка считает Тео антисемитом, хотя он таковым не был».

«Проваливай, Йоб Кохен! – писал лучший друг Тео. – Мы знаем, что ты всегда ненавидел Тео…»

«Закройте, черт возьми, эти грязные мечети, где действительно проповедуют антисемитизм и хотят убить таких, как вы и я. Вышвырните из страны этих проклятых фундаменталистов! А еще лучше – зашейте этих убийц в мешки и бросьте их в море. Вот как надо помянуть Тео!» [44]

Выражения, как обычно у Холмана, крайне резкие, а эмоции чрезвычайно неприятные. Все же его стоило процитировать, потому что его тон не уникален. Не решаюсь сказать, что данное конкретное проявление оскорбленной добродетели носит национальный характер, но высказывания Холмана в респектабельной амстердамской ежедневной газете представляют собой вполне обычное явление для современной Голландии: оскорбления, представляемые как проявление искренности, выражение гнева как признак исключительной честности. Безусловно, Тео ван Гог сам многое сделал для того, чтобы задать этот тон.

44

Het Parool, 12.10.2005.

Поминальная церемония на улице Линнея прошла спокойно и достойно: цветы, плюшевый мишка, послания с выражением горя и большой бледно-зеленый кактус, торчавший из велосипедной дорожки, как волосатый огурец. Диссонанс вносил лишь плакат в руках какой-то женщины, гласивший: «Балкененде, вы опоздали на год». Но когда премьер-министр подошел и тихо поговорил с ней, она подняла большой палец и похвалила его за то, что он такой молодец. Ее просто расстроило, объяснила она, что он посетил марокканские школы, разгромленные после убийства Тео. Зачем, спросила она его, нужно было уделять так много внимания «этим марокканцам»? В конце концов, сказала женщина со слезами на глазах, он «голландский премьер-министр».