Убийство в ЦРУ

Трумэн Маргарет Мэри

Женский голос ответил:

— Кадоган-Гарденз одиннадцать.

— Меня зовут Коллетт Кэйхилл. Я была близкой подругой Барри Мэйер.

— О да, такое несчастье. Я так вам сочувствую.

— Да, все мы были страшно потрясены. Я только что прибыла в Лондон, хочу отдохнуть несколько дней, скажите, нет ли у вас свободных комнат?

— Есть. По правде говоря, номеров хватает. Ой, силы небесные!

— Что?

— Номер двадцать семь свободен. Мисс Мэйер его больше всего любила.

— Да, верно, она вечно про него рассказывала.

Меня бы чудесно устроило.

— Вы не будете возражать?..

— Поселиться там, где она жила? Вовсе нет. Я буду у вас примерно через час.

Устроившись, Коллетт целый час провела в викторианской гостиной, представляя себе, чем Барри, находясь в Лондоне, занималась в последний день и последнюю ночь своей жизни. Смотрела телевизор? Выходила прогуляться по частному парку? Читала, дремала, созванивалась с друзьями? Бродила по чудным тихим улочкам Челси и Белгравии? Бегала по магазинам, выискивая что-нибудь для родни в Штатах? В конце концов такое занятие навеяло на Коллетт сильную грусть. Она спустилась в общую гостиную, порылась в кипе журналов и газет, затем окликнула прислужника.

— Слушаю, мэм, — сказал тот.

— Я была закадычной подругой мисс Мэйер, леди, которая останавливалась в двадцать седьмом номере и которая недавно умерла.

— Бедная мисс Мэйер! Когда б ни приезжала, она всегда была в числе тех гостей, что мне больше всего нравились. Настоящая леди. То, что случилось, нас всех ужасно огорчило.

— Мне хотелось бы знать, не было ли чего-то особенного в том, чем она занималась в день приезда, за день до того, как умерла?

— Особенного? Вряд ли, пожалуй, нет. В три я подал ей чай… минуточку, позвольте, да, совершенно точно помню: это было в три часа в день, как она приехала. В тот же вечер мы по ее просьбе заказали столик в «Дорчестере» для ужина.

— На сколько человек?

— На двоих. Да, по-моему, на двоих. Могу уточнить.

— Не стоит. Она взяла такси или за ней заехал кто-нибудь?

— Она отправилась на лимузине.

— Каком лимузине?

— На нашем. Круглые сутки он к услугам наших гостей.

— А из «Дорчестера» ее тоже лимузин забрал?

— Не знаю, мадам. Меня не было здесь вечером, когда она вернулась, но я могу разузнать.

— Если вас не затруднит, а?

— Вовсе нет, мэм.

Он возвратился через несколько минут и сообщил:

— Насколько всем удалось запомнить, в тот вечер мисс Мэйер вернулась чуть раньше десяти. Приехала она на такси.

— Одна?

Прислужник потупил взор:

— Не уверен, мадам, что было бы пристойно отвечать на подобный вопрос.

— Поверьте, я ничего не вынюхиваю, — улыбнулась Кэйхилл. — Просто мы так давно с ней дружили, и ее мать, она в Штатах живет, попросила меня разузнать все, что я смогу, про последние часы жизни дочери.

— Конечно, конечно. Я понимаю. Позвольте, я выясню.

Он вновь возвратился и сказал:

— Она была одна. Предупредила, что сразу ляжет спать,

и попросила разбудить пораньше. В то утро она, если не ошибаюсь, улетала в Венгрию.

— Да, верно, в Будапешт. Скажите, а полиция сюда приходила, расспрашивала о ней?

— Сколько помню, нет. Приходили люди, взяли из ее номера вещи и…

— Что за люди?

— Приятели, коллеги по бизнесу, я думаю. Вы спросите об этом управительницу, они с ней разговаривали. Все взяли и ушли — десяти минут не прошло. Их трое было… а один задержался по крайней мере на час. Помнится, говорил, что хочет посидеть там, где мисс Мэйер провела последние часы, и подумать. Бедный малый, мне его было ужасно жалко.

— Кто-нибудь из этих людей называл себя?

— У меня такое чувство, будто я на настоящем допросе, — сказал прислужник не сердито, но на том пределе сдержанности, что заставил Кэйхилл отступить.

Она улыбнулась:

— Кажется, так много людей знали ее и любили, что мы никак не можем оправиться, вот и ведем себя странно. Простите, я вовсе не намеревалась задавать вам все эти вопросы. Я потом спрошу управительницу.

Прислужник ответил улыбкой на улыбку:

— Никаких беспокойств, мадам. Я понимаю. Спрашивайте меня, о чем вам угодно.

— Я, кажется, задала вам уже достаточно много вопросов. И все-таки мужчины, что приходили сюда и вещи ее забрали, они себя называли?

— Не припоминаю. Может, так, скороговоркой… Хотя, впрочем… Да, один из них сказал, что связан с мисс Мэйер бизнесом. Насколько помню, он представился мистером Хаблером.

— Дэйвид Хаблер?

— Не думаю, что он называл свое имя, мадам.

— А как он выглядел? Невысокий, темноволосый, весь в кудрях, симпатичный такой?

— Это не похоже на то, каким он запомнился мне, мадам. Скорее, я назвал бы его высоким и блондином.

Кэйхилл вздохнула и сказала:

— Что ж, огромное вам спасибо. Думаю, мне лучше подняться обратно в номер и прилечь.

— Желаете чего-нибудь? Чай в три часа?

Как Барри, подумала Кэйхилл, и ответила:

— Нет, лучше в четыре.

— Слушаюсь, мадам.

Она позвонила Дэйвиду Хаблеру за несколько минут до того, как должны были подать чай. В Вашингтоне было почти одиннадцать утра.

— Дэйвид, Коллетт Кэйхилл.

— Привет, Коллетт.

— Дэйвид, я звоню из Лондона. Остановилась в той самой гостинице, где всегда жила Барри.

— Кадоган одиннадцать? Что ты там делаешь?

— Пытаюсь привести мысли в порядок, понять, что же произошло. Отпросилась с работы, хочу отдохнуть, направляюсь домой, но решила здесь по пути задержаться.

В трубке повисло молчание.

— Дэйвид?

— А, да, извини. Барри вспомнил. Поверить никак не могу.

— Ты не был в Лондоне после ее смерти?

— Я? Нет. А что?

— Тут в гостинице кто-то сказал, что, может, это ты забрал ее вещи из номера.

— Только не я, Коллетт.