Убийство в долине Нейпы

Осборн Дэвид

Лиз указала на лестницу и бодрым тоном пояснила:

— Жить вы будете наверху, в Голубой комнате — сразу направо, в конце коридора, напротив нашей с Джоном комнаты, рядом с комнатой Лурины, падчерицы Джона. Не хотите ли сразу сейчас подняться? Мы с Джоном и его братом Брайантом сидели на террасе, когда вы подъехали. Они и сейчас там. Обедать будем через полчаса — надеюсь, вы еще не умираете от голода?

Я заверила, что не умираю и наверх не рвусь. Поэтому, поставив чемодан рядом с сумкой, принесенной Лиз, я последовала за ней на террасу. Сначала мы прошли под балконом, мимо телефонного столика, стоявшего как бы в нише, затем через распахнутые двойные двери попали в гостиную. Тут стояли глубокие кресла, книжные шкафы, фортепиано, телевизор и радовали глаз занавески и чехлы из веселого, цветастого ситца в сельском духе. Из гостиной через застекленные створчатые двери мы вышли на просторную террасу, выложенную плиткой. Прямо

с террасы можно было спуститься в плавательный бассейн. Едва мы появились, из кресел навстречу мне поднялись два джентльмена и любезно приветствовали меня. Один из них представился: «Джон Сэлдридж, муж Лиз, винодел». Другой: «Брайант, брат Джона, адвокат из Сан-Франциско».

Обоим было немного за сорок, оба сильные, хорошо сложенные, особенно Джон. Тем не менее, несмотря на их близкое родство, я не обнаружила в них черт семейного сходства. Джон, с копной черных волос, был старше брата, как мне показалось, года на два-три. Он был явно склонен к мрачным раздумьям, иметь с таким дело наверняка непросто, подумала я. Брайант же, начинающий лысеть шатен в очках, определенно был человеком из другого теста — чуть что, он разражался заразительным смехом и вообще производил впечатление дружелюбного малого, общаться с которым — одно удовольствие. Люди такого типа немедленно располагают вас к себе. Я удивилась, узнав, что он холостяк.

Одеты были оба брата без затей — в джинсах. Джон поверх майки носил старый замшевый пиджак, Брайант — довольно потертый свитер. На Джоне были рваные теннисные туфли, на Брайанте — высокие кроссовки. На фоне этих скромняг я почувствовала себя прямо-таки расфуфыренной, с моими драгоценными побрякушками и платьем, в котором я щеголяла на коктейле. Впрочем, совсем уж парадным вид мой назвать было нельзя, ибо на случай вечерней прохлады я накинула на плечи скромную вязаную кофту. Да и на ногах у меня были отнюдь не лодочки на высоком каблуке, а тапочки на плетеной веревочной подошве, которые я всегда надеваю, садясь за руль перед неблизкой дорогой. Когда Лиз представила меня братьям, я укрепилась в подозрении, что прервала какой-то бурный спор между ними. Еще проходя с Лиз по гостиной, я услышала сбивающийся на крик мужской голос, принадлежавший, как я поняла, Джону, хотя меня он приветствовал спокойно и даже церемонно. Я почувствовала, что Брайант, вопреки его внешней приятной улыбчивости, тоже пытается незаметно утихомирить свои разгулявшиеся нервы. Лиз немедленно взяла бразды правления в свои руки. Она помогла мне сесть поудобнее и велела Брайанту угостить меня бокалом холодного белого вина, что он и сделал, принеся бутылку из ближайшего холодильника. И сразу же Лиз принялась расспрашивать, как это обычно делают хорошие хозяйки дома, особенно если гость у них впервые.

— Расскажите, как вы добрались до нас. Вы впервые в Калифорнии? Летали на воздушных шарах? Ого! Да вы просто обязаны рассказать нам о своих ощущениях. Ведь это ужасно интересно!

Все это время я не забывала, что имею дело с кинозвездой. Она не была такой уж дивной красавицей, хотя впечатление производила сильное. Она завораживала той огромной уверенностью в себе, которую дают слава и деньги. И в то же время она излучала особую душевную теплоту — профессиональное качество многих актрис, часто не свидетельствующее об искренних чувствах. Любопытно, думала я, насколько ее внешние повадки и манеры служат прикрытием другой, настоящей Лиз, прячущейся за отработанными улыбками. Да уж, она не из тех женщин, чей характер — открытая книга.

Ответив на все вопросы, я выразила восхищение изумительным видом виноградников, поднимающихся по холму сразу за плавательным бассейном. Теперь, когда солнце садилось, зелень виноградников словно медленно выцветала, уступая место малиновому отсвету наступающих сумерек.

— Отец — Саймон Сэлдридж — купил это местечко, будучи еще молодым человеком, — стал рассказывать мне Брайант. — С молодой женой он переехал в Калифорнию из Чикаго, но до того он провел медовый месяц в окрестностях Бордо, во Франции, — была у него мечта постичь секреты виноделия. Добравшись до долины Нейпы, он свернул с шоссе, поднялся по каньону и оказался в «Аббатстве», проделав тот же самый путь, что и вы. Это было пятьдесят лет назад. Место было дикое, и он начинал с восьми акров виноградников, располагая таким допотопным оборудованием, какое сегодня даже представить себе трудно. Вообще тогда в долине винзаводов было раз-два и обчелся.

— Саймон не заботился о количестве вина, — сказала Лиз. — Его единственной мечтой было производить поместное марочное вино, не уступающее по качеству лучшим французским сортам. Поместное — значит, что вино сделано целиком из винограда, произрастающего в данном поместье. Во Франции для этого имеется термин «шато» — замковое вино. — Она уверенно, по-хозяйски, положила ладонь на руку Джона. — И вот этим-то мы и продолжаем заниматься.

— Джон и Лиз производят

лучшее в Америке поместное каберне совиньон, — добавил Брайант, — а возможно, даже и в мире.

— А вы? — спросила я.

Брайант усмехнулся.

— Я? Они, как вы убедились, — специалисты по виноделию, а я — по винопитию. Пропускаю бокальчик-другой, когда приезжаю сюда из Сан-Франциско по уик-эндам. Ну, и между глотками иногда оказываю «Аббатству» мелкие юридические услуги.

— Не верьте ему, — сказала Лиз. — Он почти целиком занимается нашими делами, и делает это блестяще.

Ничего более существенного тогда я не узнала. Появился Хозе, их дворецкий из латиносов, и объявил, что обед будет подан через десять минут. Тотчас же появилась Лурина, падчерица Джона. Я ожидала увидеть хорошенькую девчонку, но тем не менее изумилась. Ей было лет двадцать на вид, пылающие глаза, чувственные полные губы, хорошо очерченные скулы — короче, ослепительная красавица, на ее фоне померкли бы многие женщины. И к тому же она старалась подать себя как можно эффектнее. Подстриженные «под мальчика» волосы, никакой косметики и украшений, не считая серег в виде больших золотых колец. В облипку обтягивающий ее костюм дерзко и самым выигрышным образом обрисовывал гибкое, упруго-мускулистое и в то же время поразительно женственное тело, ничего не оставляя воображению. «И зачем она так вырядилась для обычного спокойного домашнего вечера?» — невольно подумала я.

Нас представили друг другу, и она вежливо приветствовала меня низким, хрипловатым, но привлекательным голосом, как-то гармонировавшим с ее внешностью. У меня было чувство, что вежливость ее — чисто формальная, на деле же она испытывает весьма малый интерес к кому бы то ни было, кроме круга ее друзей — вероятно, таких же молодых и красивых, как она сама. С ее приходом в атмосфере возникла дополнительная напряженность. Джон, Лиз и даже Брайант, казалось, стали тщательно выбирать слова. Я вздохнула с облегчением, когда мы пошли обедать. В освещенной свечами столовой, обставленной столь же старинной и изысканной мебелью, как и зал, надо всем бесспорно доминировал портрет патриарха, основателя поместья. Ничто как будто не могло укрыться от суровых серых глаз Саймона Сэлдриджа. Портретист почему-то предпочел изобразить его не на фоне виноградников или дубовых винных бочек, а в охотничьем костюме с ружьем в одной руке и ковбойской шляпой — в другой, стоящим над тушей сраженного им барса. Сэлдридж был красив особой бычьей красотой, в каждой черточке его лица чувствовалась сила, целеустремленность и железная воля. Тем не менее портрет занимал меня недолго. Я только подумала, что он вряд ли успокоительно действовал на взрослых детей старика, ибо под всевидящим и недобрым оком такого папаши оба сына должны были чувствовать себя нашкодившими мальчишками. И еще мне подумалось, что не хотела бы я в молодости оказаться на их месте.

Обед был превосходный. Подавали лучшие вина, которые мне доводилось пробовать когда-либо в жизни. Брайант с гордостью сообщил, что мы пьем каберне совиньон из запасов 1983 года. Но мое удовольствие было в некоторой степени омрачено тем, что они с Лиз на протяжении всего обеда лишь изредка перебрасывались короткими вымученными фразами, в то время как Лурина и Джон вообще не произнесли ни слова, сохраняя, впрочем, вежливое выражение на физиономиях.

Я пришла к выводу, что придется основательно потрудиться, вытягивая из Джона необходимую информацию о виноградниках и виноделии. Мой шеф, видимо, не зря предупреждал, что «Сэлдридж вырос на вине и забыл о нем больше, чем большинство американских виноделов вообще когда-нибудь о вине узнают». Во время обеда Джон, казалось, забыл даже, что к нему приехала корреспондентка журнала специально за материалами о его фирме. Он сидел надменный и отчужденный, как бог-олимпиец, демонстрируя, как мне показалось, усталый снобизм художника и интеллектуала по отношению к профану. Я не сомневалась, что, беседуя со специалистами-виноделами, он был бы красноречив и многословен, но встречаясь со мне подобными, явно не желал делать над собой усилие, чтобы объяснять элементарные вещи. Самовлюбленный тип! Интересно, что в нем нашла Лиз? Я почувствовала разочарование — не напрасно ли я вообще сюда приехала? И тут вдруг произошло нечто совершенно неожиданное для братьев Сэлдриджей, Лиз и тем более для меня. Когда мы встали, чтобы перейти в гостиную пить кофе, Лурина вдруг обратилась ко мне:

— А скоро ли появится ваша статья, миссис Барлоу? — И, услышав от меня, что не ранее чем через полгода, она сказала: — Ну, это слишком долго! Возможно, вы понапрасну тратите силы. Наверное, Лиз забыла вас предупредить о том, что к тому времени мы скорее всего уже распростимся с нашим винным бизнесом.

В мертвой тишине, которая воцарилась вслед за этим заявлением, Лурина с вызывающей улыбкой взглянула на Лиз. Та молниеносно ответила ей ненавидящим взглядом, но быстро взяла себя в руки и со смехом, впрочем, как мне показалось, наигранным, обратилась ко мне: