Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Шрифт:
— Месяц? — удивился Кобрик. — Я слышал, что больше трех суток не могут задерживать. Потом либо предъявляют обвинение, либо отпускают.
— Святая простота! — рассмеялся Иван. — У нас так много исключений из правил, что сами правила стали вроде исключений. А ты действительно двух завалил, как менты талдычат?
— Авария на шоссе произошла. Я врезался в «Волгу», она перевернулась…
— Бытовуха! — разочарованно протянул Иван. — А я подумал: хорошо начинаешь…
— А за «бытовуху» меньше дают? — поинтересовался Кобрик.
— Могут и
— Адвоката? — догадался Юра.
— Странно, что тебя повязали, — подозрительно посмотрел на Юру Иван. — Обычно берут подписку о невыезде. Небось начальство завалил. Тогда накатают на полную катушку.
— Пятерик светит! — вздохнул Кобрик, вспомнив сержанта.
— По фене ботаешь? — встрепенулся Иван.
— Не понял. Что вы сказали? Сержант мне нагадал.
— А-а! — опять разочаровался Иван. — Эти — ботают! Одной лапой, псы, хватают, а другою хапают. Если нагадал, то намотают точно. Ты своим сообщил, что повязали?
— Нет.
— Это напрасно! Требуй, имеешь право. Может, выкупят до суда? Стучи в дверь, требуй от старшины, чтобы к телефону подпустили. Ломись, не дрейфь.
Кобрик неуверенно подошел к двери и пару раз стукнул.
Иван захохотал и подошел к нему.
— Разве так ломятся? Так к девушке в гости просятся. Смотри!
И так загромыхал в дверь кулаками, что дверь загудела барабаном. Трудно было даже предположить в таком тщедушном теле крепость мышц.
Дверь открылась неожиданно, но Иван предупредительно отскочил в сторону, предоставив Кобрику отдуваться.
— Что барабанишь? — строго спросил старшина. — В туалет невтерпеж или «бывалый» наколол?
— Мне позвонить надо домой, предупредить. Ждут, волнуются.
— А гаишники разве по радио не сообщили?
— У меня номера телефона не спрашивали. А телепатией они не страдают.
— И то верно! — согласился старшина. — Пошли, как будто в туалет, по дороге я тебе разрешу позвонить.
Старшина подвел Кобрика к туалету, но внутрь с ним не вошел.
«Доверяет!» — усмехнулся Кобрик.
К удивлению Кобрика, в туалете было чисто, хотя запах присутствовал.
Старшина сдержал слово и дал Кобрику позвонить по телефону домой. Но дома никто не отвечал, тогда Кобрик решился позвонить своей невесте.
— Привет, это я!
— Ты где? — заплакала Маша. — Мы уже здесь все передумали. Твои здесь тоже.
— Я арестован!
— Что? — ахнула жена-невеста.
— В машину врезался на шоссе…
Старшина прервал связь, дав отбой.
— О деле нельзя говорить. Ваша версия может отличаться от версии обвинения.
— А как… — возмутился Кобрик.
— А никак! — отрезал старшина. — Пошли в камеру. Иван — родства не помнящий небось соскучился. Ты его слова на веру не принимай. Сказочник он еще тот. Лапшу нам вешает уже месяц.
— Это как? — не понял Кобрик.
— Просто, — пояснил старшина. — Личность его выясняем. Он нам скажет данные, мы посылаем запрос, выясняется, что все его данные — липа.
Иван встретил Кобрика восторженным воплем:
— Кент! С облегчением! Дозвонился?
— Дозвонился, но поговорить не дали, сообщил только, что арестован.
— Не арестован, а задержан. Предварительное задержание арестом не считается, фраерок. Семьдесят два часа ты еще полусвободный человек.
— А чем по сути отличается полусвободный человек от арестанта?
— Эти семьдесят два часа ничем. Но арестанта может освободить только суд, а тебя — прокурор.
— Глядя на тебя, с трудом поверишь, что такое бывает.
— Бывает, бывает. И на «е» бывает, и на «ё»… Покрутишься по тюрьмам да по пересылкам — сам поймешь. Трудна только первая ходка, а дальше пошло-поехало. Зима-лето, зима-лето, и так вся жизнь. И не заметишь, как состаришься.
— Я не собираюсь идти «ленинским» путем! — отрезал Кобрик.
— Не понял! — удивился Иван.
— Анекдот такой есть. Встречаются две старушки на базаре. Одна хвастается сыном, мол, и кандидатскую защитил, и за границу катается. А другая горестно сообщает, что ее сынуля по «ленинскому» пути ходит. Мамаша кандидата ее спрашивает: «По партийной линии поднимается?» А подруга ей: «Нет! Все по тюрьмам да ссылкам, по тюрьмам да ссылкам!»
— Ништяк анекдотик. У тебя много их? Балаболки в тюряге ценятся, авторитетов, развлекать. А я тебе скажу главное, что тебе надо запомнить, как «отче наш», — никогда не бери того, что ты сам Hg положил, возьмешь книгу почитать, например, а хозяин тебя за глотку: «Там между страниц „красненькие“ были заложены». В лучшем случае изобьют, в худшем — опустят. Но и на чужие харчи не садись — могут заставить расплачиваться жопой. Не сучь, не закладывай никогда, не крысятничай, не доедай куски, как бы тебе ни хотелось жрать. И не лезь никому в душу: захотят — сами расскажут; начнешь выспрашивать — подумают, что ты на «кума» работаешь, не проснешься.
— Спасибо за науку! — искренне поблагодарил Кобрик. — Может, и пригодится.
— В жизни пригодится! — наставлял Иван. — Думаешь, на свободе не так, как в зоне? В зоне все открыто, а на воле все размыто да колючая проволока по границам. А законы одни и те же: криминальные. Чем ты на воле промышлял?
— После школы работал на киностудии помощником режиссера, затем окончил экономический факультет Института международных отношений.
— Фармазонишь или по правде?
— По правде!
— Чокнуться можно! — задумался Иван. — Неспроста тебя потянули. Нужен ты им зачем-то. Отец богат?
— Не беден!
— Нет, не то! — размышлял Иван. — Отстегнуть с него могли — взяв тебя за жабры. Ты им для чего-то нужен за решеткой. Подумай сам: им нашего брата некуда сажать, тюрьмы переполнены, спят по очереди, а тебя тянут. Держи ухо востро, но и на стенку не лезь. «Судьба — индейка, а жизнь — копейка» — это про наше с тобой время сказано…
— Посмотрим! — задумался Кобрик.