Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Шрифт:
— Умник! Таких умников, да со статьей 117-й, первыми в позу прачки ставят.
— Я сам кого хочешь поставлю! — жестко сказал Поворов.
— Не забудь только подмыться, когда будешь ставить. А везу я тебя прямо в Москву.
— Самовольничаешь! Всыплют тебе по первое число, будешь знать.
— Буду знать, что долг свой выполнил, что ты будешь сидеть в камере нормальной тюрьмы и вытащить оттуда тебя твоим родителям будет намного трудней. Ясно?
— Кто меня примет без направления? Отправят обратно. Напрасно катаемся, государственный бензин тратишь, между прочим. Смотри, вычтут из зарплаты…
Поворов
— Смотрю, как у тебя все съежилось! — засмеялся довольно милиционер. — А в твоих любимых Люберцах все камеры заняты. Не боись, я созвонился, мне разрешили отвезти тебя. «На недельку, до второго, я уехал в Комарово»… — пропел он довольно-таки фальшиво. — Кто в Комарово, а кто на недельку… Пока камеры в Люберцах не освободятся на одну койку. Потом лично отвезу тебя обратно.
Юный правозащитник замолк, а Поворову стало не до разговоров.
Так они молча и ехали до самой Бутырки.
У ворот машина остановилась, и милиционер пошел договариваться. О чем он там говорил, Поворов мог только догадываться, но враг быстро вернулся, и тут же огромные железные ворота открылись, юный милиционер сел рядом с шофером, и они въехали во двор знаменитой тюрьмы и подкатили прямо к одной из дверей, где их уже дожидался надзиратель с охранником.
Юный милиционер снял наручники с Поворова и сказал на прощание:
— Ну, прощай, желаю тебе схлопотать пятнадцать лет строгача!
И уехал, оставив Поворова в другом измерении.
Поворов стоял, оглядываясь и потирая онемевшие руки.
— Руки за спину! — скомандовал ему резко надзиратель. — Вперед марш!
Охранник открыл дверь, и Поворов внес свое бренное тело в самую старинную тюрьму столицы.
Ожидавший увидеть сразу камеру, он очень разочаровался, когда надзиратель втолкнул его в бокс и сказал:
— Обождешь здесь до утра! Некому тобой заниматься. Посидишь в «отстойнике».
После чего захлопнул дверь и не спеша удалился. Профессия обязывает к спокойствию. Суетные долго не задерживаются на такой работе.
Поворов внимательно оглядел бокс: узкий пенал с рельефными стенами, напоминающими топографическую карту на штабных учениях, деревянная скамья, на которой с трудом могут сесть два человека.
«Интересно, — подумал он, — как можно здесь спать? Электрический свет в глаза, жесткая скамья, ребристая стена. Попробуй, засни!»
Оказалось, что можно. Сел на жесткую скамью, прислонился к неровной стене и, закрыв глаза, тут же заснул. Сказалась усталость, да и удовлетворение страсти забрало немало сил.
Последняя мысль была с надеждой: «Ничего, мамочка вытащит меня даже из ада, не только что из какой-то там Бутырки!»
4
Потап Рудин ходил в гости в основном, когда его не только не звали, но и не ждали. Чаще всего во время отсутствия хозяев.
Потому что Потап был опытным домушником. Настолько опытным, что к своим двадцати восьми годам ни разу не попадался не только на месте преступления, но даже с подозрением на соучастие. И встречался со следователями только во время показа фильма про нашу доблестную милицию. Очень любил Рудин смотреть детективы, больше любой кинокомедии…
Эту квартиру Потап высмотрел случайно, сначала в пивной, за кружкой темного, услышал рядом восторженный рассказ
«Тайна, которую знают двое, — это тайна свиньи! — любил повторять Потап немецкую поговорку. — Немцы знают, что говорят, поэтому у них полный порядок!»
Бабульки были абсолютно уверены, что бездетная пара регулярно уезжает на дачу на выходные дни.
А Рудин работал без выходных. Во всяком случае, официально признанных государством. У него был свой график работы. Свободный. Творческий. Творил без выходных до тех пор, пока не брал какую-нибудь очередную «пещеру Али-Бабы». Тогда он позволял себе несколько дней «расслабиться»…
И Рудин решил сказать свой «сим-сим» в ночь с субботы на воскресенье. В ночь с пятницы на субботу Потап не работал принципиально. И не потому, что соблюдал «шаббат», он о нем и не слыхал. Просто многие так напиваются после окончания трудовой недели, что если ехать, то только в вытрезвитель. А в субботу утром, опохмелившись или «оттянувшись» пивком, крепким чаем, кофе, рассолом, кому что посылает Бог, и чувствуя неизгладимую вину перед супругой, покорно отправляются за город полоть, сажать, убирать урожай или собирать грибы-ягоды, в зависимости от сезона. Вечером они опять набираются до кондиции и начинают внушать женам кто глоткой, а кто и кулаками неизгладимое чувство вины во всех грехах, что не всегда не соответствует действительности. Но с дачи в город жены не возвращаются даже с синяками, из опасения, что пьяный супруг дачу сожжет. А к воскресенью вечером все начинают приводить отдохнувшие тела в рабочее состояние, и уж тут не дай вам Бог, «скокари», быть застуканными хоть с дырявой кастрюлей — убьют!..
Замок был так себе, кооперативный, ногтем открыть можно. Но у Рудина был с собой полный комплект профессиональных отмычек, так что открыл он замок быстрее, чем ключом открывал владелец квартиры.
Свет в квартире Рудин не зажигал никогда, лишнее, только внимание привлекать, видел в темноте как кошка, а для оценки ценностей имел миниатюрный, но мощный точечный источник света.
Сантехник не соврал, в этой «пещере» было что брать: картины и ковры, хрусталь и фарфор, старинные безделушки и серебро. В платяном шкафу висели дорогие шубы, и Рудин рассчитывал поживиться в спальне «рыжьем» и «камушками».
Громоздких вещей, даже дорогих, Рудин не брал принципиально, не представляя себя с тяжелым ковром, например, на пустынных ночных улицах столицы, вызывающим повышенное любопытство у моторизованного милицейского патруля. И большие картины были неудобны в переноске, если не было своего автотранспорта, а осваивать смежную профессию автоугонщика не хотелось. Рудин брал лишь то, что можно было не только унести, но и не мешало быстро удирать от возможного преследования по крышам.
Страстной любовью Рудина всегда пользовались небольшие полотна в дорогих рамах ручной работы, старинные безделушки, среди которых иногда попадались шедевры, серебро и золото в любом виде и меха, но только дорогие.