Убийство в Рабеншлюхт
Шрифт:
Ганс соскочил с телеги, стянул с нее мешок с провизией, водрузил его на плечо и, не сказав ни слова, не оглядываясь, решительно зашагал в глубину двора. Похоже, он сразу по приезде забыл о своих попутчиках.
— Отведешь лошадь в конюшню? — спросил Мартин Иоганна, взваливая себе на спину второй мешок. Юноша вопросительно глянул на дядю.
Отец Иеремия улыбнулся и кивнул головой:
— Конечно, очень хорошо. Вряд ли мы сможем как-то иначе отблагодарить Ганса и Мартина за то, что подвезли нас. Боюсь, вот только обратно придется пешком добираться. Я пока поговорю с Анной, а ты осмотрись, что да как.
Дверь в дом
— Ты посмотри какой красавец! А какие зубы! А брыли! Ты видишь, какие брыли! А стать! Не успеешь оглянуться и с ним можно будет валить медведя! О-о, святой отец, добрый, добрый день! Вы только поглядите, кого я Анне привез! Настоящий меделянец! С ним никакие призраки не страшны! — священник, войдя в парадную светлую комнату первого этажа, увидел в ней лесничиху и кузнеца Генриха, который ласково трепал обвислые уши крупного тупорылого большеголового щенка. Тот испуганно взвизгивал и пытался куснуть кузнеца за руку. Кузнец лишь добродушно посмеивался. Священник поздоровался с хозяйкой и Генрихом, Анна тут же начала хлопотать у печи.
— Это вы от призраков поставили капкан у входа? — поинтересовался отец Иеремия. — В него ведь может человек попасть. Это опасно.
— Для того и поставили, чтобы этот призрак попался, — ухмыльнулся кузнец.
— По-вашему, призрак столь материален, что его можно так просто поймать?
— Ну, если он убил собаку, то стоит предположить, что он достаточно материален.
— Призрак убил собаку?
— Да, пес Анны погиб месяц назад. Его отравили. Бедняга умер в страшных мучениях. И в ту же ночь чужаки видели на холмах привидение.
— Но зачем ему убивать собаку?
— Вот уж не знаю, — усмехнулся кузнец. — Это лучше у него самого спросить. Но я думаю, что он очень даже материален. Во всяком случае, когда я поставил ловушки вокруг забора, он в одну из них сразу же угодил.
— Вы поймали привидение?
— Нет, не поймал, но испугал его основательно. Больше оно сюда не совалось.
— Расскажите об этом, — попросил отец Иеремия. И кузнец поведал ему, что после гибели собаки решил устроить ловушку: расставил за забором несколько капканов, соединил их между собой прочной нитью, поставил растяжки, а в основании капканов, под пружину, положил пистоны от гильз и насыпал черный порох. В ту же ночь кто-то полез во двор, зацепил растяжку, все капканы дружно ударили по пистонам, порох воспламенился, началась пальба. Все, конечно, проснулись, но призрака и след простыл.
— А кто первым оказался во дворе, когда сработала ловушка? — спросил священник.
Кузнец внимательно поглядел на него:
— Далеко смотрите, святой отец. Будьте осторожней. Особенно с мадьяром.
— С мадьяром?
— Да, чужаки тоже не дураки. Когда стали выяснять, что да как, оказалось, что именно мадьяра увидели во дворе первым. Народ повыскакивал, а он стоял посреди двора и махал руками, словно сказать, что хотел, но не мог. Не умеет мадьяр говорить, всё разумеет, но молчит. С той поры сюда больше никто не совался. А теперь вот граф Еремин подарил мне меделянца, с ним Анне не будет страшно.
Отец Иеремия замялся. Он не ожидал встретить кузнеца у лесничихи. Теперь ему первому предстояло рассказать неприятную новость Генриху.
— Я вынужден вам сообщить очень неприятное известие, — извиняющимся голосом произнес священник. — Дело в том, что Феликс, сын старосты, убит… его убили в кузнице сегодня утром. И подозрение падает на вашего подмастерье Себастьяна, именно его застали на месте преступления. Но я не думаю, что Себастьян убийца, — поспешно добавил отец Иеремия. — Чтобы ему помочь, мне надо во всем разобраться. Я приехал поговорить с Анной. А на обратном пути, если позволите, я побеседую с вами, Генрих.
— Тааааак, — мрачно протянул кузнец и опустил щенка на пол. — Я как чувствовал, что что-то случится…
15
На сосновом полене стояла миска с похлебкой. Рядом примостился один из чужаков — приземистый, коренастый, с густыми черными бровями — и торопливо поедал варево деревянной ложкой. Волосы незнакомца были коротко острижены, лицо изъедено оспинами, а слева, над ухом болезнь оставила голую безволосую проплешину. Издали он напоминал бродячую собаку, которой неожиданно бросили кость.
— Добрый день! — поздоровался Иоганн, но ответа не услышал.
Чужак лишь настороженно зыркнул на него из-под черных бровей и отвернулся.
Они находились на заднем дворе, за большим сараем. У стены сарая сложена была большая поленница, а дальше — за забором — начинались поросшие лесом холмы. По двору, за небольшой загородкой, не спеша, бродили куры, охотясь на пшеничные зерна и зазевавшихся червяков, да привалился к забору покосившийся короб отхожего места. Видать, чужаки для себя его и ставили. Иоганн еще раз посмотрел на отвернувшегося незнакомца и хотел было уже идти дальше, как услышал за своей спиной чей-то простуженный голос:
— Не говорит он.
Юноша обернулся и обнаружил, что к нему незаметно подошел Мартин. Один их тех двоих, что подвезли их с дядей до хозяйства лесничего. Подошел, поставил на землю ведро — точно с таким же отец Иеремия отправлял Иоганна поить привязанного на лугу бычка — и с любопытством посмотрел на юного сыщика. То ли из-за своей одежды, то ли по какой иной причине, но пока они ехали, Мартин казался Иоганну значительно старше. Только теперь юноша разглядел, что чужак если и старше его, то не больше, чем на пару лет.
— Совсем не говорит? — спросил он.
— Понимать понимает, а говорить не говорит, — уточнил Мартин. — Он из мадьяров, нездешний. Может, поэтому?
— У нас в Леменграуене грек один есть, — сообщил Иоганн по давней своей привычке подбирать всякому явлению пару. — По бумажке торгуется. Пишет свою цену, затем покупатель свою и так, пока не договорятся. Говорят, у него за год одних карандашей целая коробка уходит.
— Это какой грек? — заинтересовался Мартин. — Не старьевщик ли, у которого лавка возле водокачки? У Северного проезда?