Убийство в состоянии аффекта
Шрифт:
– Можно, отец. Поступил.
Петр Александрович готов был поклясться, что в этот момент у отца в глазах появились слезы.
– Так дай я тебя обниму, сынок, первый ты из нашей семьи, кто в институте будет учиться.
– Давай, мать, – обращаясь к жене, сказал он, – готовь на стол, а ты, сынок, возьми деньги да сбегай на уголок, в честь праздника такого и выпить не грех.
Гордый похвалой отца, Петр схватил сумку, деньги и пулей вылетел из квартиры. Отсутствовал он минут двадцать, когда же вернулся, отца уже не было в живых. Водка, которая
– Вот дырявая голова! – воскликнула еще мать, идя открывать, уверенная в том, что это сын забыл что-то.
На пороге стояла заплаканная соседка с пятого этажа.
– Тань, чего случилось-то? Ты чего такая? – спросила мать.
– Ой, Зиночка, Мишка мой чего удумал! Напился опять, старое отцовское ружье схватил, дома буянит. Сейчас, говорит, всех перестреляю. Я вот к Саше пришла за помощью. Мишка его всегда слушался, может, и в этот раз образумит его.
– Вот что, Тань, телефон у тебя есть, вызывай милицию, у нас в семье праздник, не до ваших передряг, – мать уже приготовилась захлопнуть дверь, но слышавший весь разговор отец отстранил ее.
– Зина, как не стыдно тебе, не чужие ведь люди, всю жизнь в одном доме живем. Подожди, Танюш, сейчас только рубашку накину и разберемся с твоим сыночком.
Мать говорит, что почувствовала тогда, что мужа живым последний раз видит. Вцепилась в рукав рубахи и не отпускает, не пущу, говорит, и все. Александр Владимирович ее успокаивал еще, говорил, праздник в доме, а ты истерики устраиваешь, иди на стол накрывай, а я вернусь скоро. И впрямь вернулся скоро, только уже мертвым. Через десять минут его принесли. С раной в груди и удивлением на лице: как это так, Мишка, который на его руках вырос, вместе с Петькой играл, батей называл, взял и выстрелил?
Именно это вспоминал Петр Александрович, сидя на неудобной деревянной лавке, изрезанной ножами и исписанной чужими именами, в отделении милиции, пока кто-то грубо не растолкал его.
– Эй, грибник, чего дрыхнешь? Поехали, клиента будешь показывать.
– А вы кто? – не понял Демьянов.
– Старший лейтенант Седов. Вставай, батя, нас ждут великие свершения.
Петр Александрович послушно поднялся и последовал за лейтенантом. Они сели в дряхлый раздолбанный «уазик» и поехали на место преступления.
– Бать, ты хоть дорогу-то помнишь? – спросил Седов.
– Честно говоря, не очень хорошо. Помню, когда на дорогу вышел, церковь виднелась.
– Ясно, Серег, гони к реке.
Через полчаса езды они оказались на том самом месте, куда выбрался из леса Демьянов. По сломанным веткам и оставленным Петром Александровичем приметам они добрались наконец до этого зловещего места. Милиционеры огляделись. Спокойный и рассудительный Медведев, молчавший всю дорогу, наконец заметил:
– Кажется, местный кто-то, чужой бы здесь заблудился, в чаще такой, а эти все правильно рассудили:
– У меня имя, между прочим, есть. Петр Александрович меня зовут, – рассердился Демьянов.
– Ладно, не злись, Петр Александрович, – примирительно сказал Медведев, – иди лучше показывай.
Петр Александрович с суеверным страхом подвел их к телу и тут же отвернулся, с трудом удерживаясь на ногах. За время его отсутствия труп приобрел землисто-серый оттенок и, кажется, даже появился тяжелый сладковатый запах разложения. Некоторое время мужчины стояли молча, каждый думая о своем. Первым не выдержал Седов:
– Жалко, красивая баба была, судя по всему, молодая. Может, жених у нее был или муж. Мать с отцом небось уже все больницы, морги обегали, в милицию заявили. Ждут, надеются, а вот завтра им весточка придет: мол, нашли вашу дочку в лесу мертвую. Знал бы, какая у нас работенка паршивая, лучше бы ассенизатором стал. Давай, Серег, протокол составлять.
Медведев достал лист бумаги, ручку и приготовился записывать. Седов диктовал:
– В лесу, примерно в восьмидесяти километрах от Москвы, обнаружен труп женщины. На вид двадцать пять – тридцать лет. Волосы светлые, следов насильственной смерти не обнаружено. Труп лежит на спине в естественной позе, левая рука вытянута вдоль тела, правая подвернута под голову.
– Слушай, Седов, разве можно сказать: подвернута под голову?
– А как, по-твоему?
– Ну, может быть, подложена?
– А не один хрен? Ей уже все равно, а протокол этот, кроме нас с тобой да майора, никто читать не будет. Пиши дальше: на безымянном пальце левой руки обнаружено кольцо желтого металла. Одета: черная юбка, темно-синяя кофта, коричневая кожаная куртка, туфли черные на высоком каблуке. Причина смерти не установлена. Ну, кажется, все. Петр Александрович, распишитесь.
Демьянов дрожащими руками взял ручку и поставил свою фирменную роспись с завитком после конечной буквы.
– Ну все, можно возвращаться, – сказал Медведев.
– Как же, – удивился Петр Александрович, – а она что, здесь останется лежать?
– Ну полежит здесь чуть-чуть, что с ней станется, хуже уже не станет. Сейчас вернемся в отделение, труповозку из района вызовем, они все сделают.
– А мне как же теперь?
– А что, возвращайтесь домой, из города не уезжайте, понадобится – вас вызовут.
Возвращаясь в поселок, милиционеры, казалось, забыли о произошедшем. Они шутили, вспоминали забавные случаи на работе, недавнюю пьянку по случаю дня рождения майора, а у Демьянова все не шли из головы события прошедшего дня. И хулиганы в лесу, и труп, и общение с родной милицией, которая всех бережет. «Продам я, пожалуй, дом в этой чертовой деревне, – думал он, – как хорошо, что дети со мной не поехали. Михаил хоть взрослый уже, мужик, можно сказать. А Анька, девчонка, точно бы не выдержала. Я, взрослый человек, и то такое потрясение».