Убийство в теологическом колледже

Джеймс Филлис Дороти

– Доктор Стэннард, сэр, – сказал Роббинс и ненавязчиво устроился в углу с блокнотом в руке.

Стэннард вошел энергично, коротко ответил на пожелание доброго утра от Дэлглиша и огляделся, словно раздумывая, куда ему нужно сесть.

– Присаживайтесь здесь, доктор Стэннард, – пригласил Пирс.

Стэннард неторопливо огляделся, словно недовольный выбором места для проведения допроса, потом сел, откинулся на спинку кресла, но, видимо, решив, что подобная непринужденность неуместна, устроился на краешке, плотно сжав ноги и сунув руки в карманы пиджака. Он уставился на Дэлглиша скорее с любопытством, нежели с готовностью к драке, но Пирс уловил во взгляде негодование и кое-что посильнее,

в чем разгадал страх. Когда человек оказывается втянутым в расследование убийства, сложно оставаться на высоте. Даже разумные и невиновные свидетели, которые принимают во внимание интересы общества, могут возмутиться, когда в их жизни вмешивается полиция. К тому же у каждого есть свой скелет в шкафу. Какие-то мелкие и не связанные с делом старые грешки всплывают из подсознания словно пена. И даже при всем при этом Стэннард показался Пирсу особенно непривлекательным. Инспектор решил, что виновато не его предубеждение против свисающих усов: этот тип ему просто не нравился. На лице Стэннарда, с худым и слишком длинным носом, с близко посаженными глазами, глубокими бороздами, застыло недовольство. Это было лицо человека, который никогда не получал того, что считал своим по праву. Пирсу даже стало интересно, как так получилось. Просто хороший диплом вместо ожидаемого диплома с отличием? Место лектора в немодном политехе, а не в Оксбридже? Меньше власти, меньше денег, меньше секса, чем, по его мнению, он заслуживал? Хотя с сексом Пирс, скорее всего, погорячился. Похоже, женщин необъяснимо тянуло к подобному типажу: любитель-революционер, эдакий Че Гевара. Не к такому ли мерзкому типу с кислой миной ушла в Оксфорде его Рози? Пирс признал, что это, наверное, и стало причиной предвзятости. Ему хватало опыта, чтобы такое отношение не мешало работе, но даже то, что он признался в этом самому себе, доставило ему извращенное удовольствие.

Пирс уже достаточно долго проработал с Дэлглишем и знал, как будет сыграна эта сцена. Он задаст большую часть вопросов, а Дэлглиш присоединится позже: когда и как – решит сам. И для свидетеля такой поворот всегда становился неожиданностью. Пирс размышлял, знает ли Дэлглиш, насколько устрашает людей его мрачное, молчаливое и бдительное присутствие.

Полицейский представился, а потом ровным голосом стал задавать стандартные предварительные вопросы: имя, адрес, дата рождения, работа, семейное положение. Стэннард отвечал кратко, заметив в конце:

– Не понимаю, какое отношение к делу имеет мое семейное положение. Ну, есть у меня друг… подруга, то есть женщина.

– Сэр, когда вы приехали? – не отреагировав, продолжил Пирс.

– В пятницу вечером. Хотел остаться до понедельника. Сегодня до ужина мне нужно уехать. И надеюсь, причин задерживаться нет?

– Вы часто сюда приезжаете, сэр?

– Довольно часто. Иногда провожу здесь выходные. Уже года полтора.

– А можно поточнее?

– Ну, раз шесть, наверное, приезжал.

– Когда были в последний раз?

– Месяц назад. Точную дату не назову. Тогда я приехал в пятницу вечером и оставался до воскресенья. По сравнению с этими выходными все было спокойно.

– Зачем вы приезжаете, доктор Стэннард? – впервые вмешался Дэлглиш.

Стэннард уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но запнулся. Пирс решил, что, возможно, тот собирался ответить: «А почему бы и нет?» – но потом придумал что-то получше. Прозвучавший вместо этого ответ показался заранее подготовленным.

– Я работаю над книгой, исследую быт и нравы ранних трактарианцев, хочу затронуть разные аспекты: детство и отрочество, поздние браки, если они вообще были, и семейную жизнь. Надеюсь понять, как ранние переживания влияют на религиозное развитие и сексуальность.

Так как данное заведение – англокатолическое, то местная библиотека особенно полезна, а у меня есть в нее доступ. Мой дед – Сэмюэль Стэннард – был партнером в фирме «Стэннард, Фокс и Перроне» в Норидже. Они представляют интересы колледжа Святого Ансельма со дня основания, а до этого занимались делами семьи Арбетнотов. Здесь я получаю возможность и заняться исследованием, и провести приятные выходные.

– И как далеко вы продвинулись? – поинтересовался Пирс.

– Пока лишь в самом начале. Свободного времени не хватает. Преподаватели, вопреки сложившемуся мнению, постоянно работают сверхурочно.

– А у вас с собой есть документы, подтверждающие, как продвигается работа?

– Нет. Все бумаги в колледже.

– Вы так часто приезжали, – начал Пирс, – что, похоже, исчерпали все возможности местной библиотеки. А как же другие библиотеки? Бодлианская, например?

– На Бодлианской свет клином не сошелся, – огрызнулся Стэннард.

– Да, вы правы. Есть еще колледж Пьюси в Окс-форде. У них должна быть выдающаяся коллекция по трактарианцам. И местные библиотекари могут помочь. – Он развернулся к Дэлглишу. – И конечно, остается Лондон. Сэр, библиотека доктора Уильямса в Блумсбери еще работает?

Дэлглиш не успел ответить – если вообще собирался, – как Стэннард взорвался:

– А вам, черт возьми, какое дело, где я провожу свое исследование? Если вы пытаетесь продемонстрировать, что в столичную полицию изредка набирают образованных людей, то заканчивайте. Не впечатляет.

– Всего лишь пытаюсь помочь, – сказал Пирс. – Так вы приезжали сюда примерно шесть раз за последние полтора года, чтобы поработать в библиотеке, насладиться выходными и восстановить силы. А архидьякона Крэмптона вы здесь раньше встречали?

– Нет, мы впервые встретились в эти выходные. Он приехал только вчера. Не знаю, когда точно, но в первый раз я увидел его, когда накрыли чай в студенческой гостиной. Я пришел в четыре, и в комнате было довольно много народа. Кто-то – по-моему, Рафаэль Арбетнот – представил меня людям, которых я не знал, но болтать настроения не было, поэтому я взял чашку чая, пару бутербродов и пошел в библиотеку. А этот старый болван – отец Перегрин – оторвался от чтения и сказал мне, что в библиотеке запрещены еда и напитки. Тогда я отправился к себе. В следующий раз я видел архидьякона за ужином. Потом я работал в библиотеке, пока все не пошли на повечерие. Я сам атеист, поэтому к ним не присоединился.

– И когда вы узнали об убийстве?

– Незадолго до семи. Позвонил Рафаэль Арбетнот и сообщил, что будет общее собрание и все должны подойти в библиотеку в семь тридцать. Мне не сильно понравилось, что со мной разговаривают как с учеником, но я был не прочь узнать, что происходит. Что касается самого убийства, тут я знаю меньше вашего.

– Вы когда-нибудь посещали здесь службы? – задал вопрос Пирс.

– Нет, никогда. Я приезжал ради библиотеки и тихого отдыха, а не для того, чтобы ходить на службы. Священников это, похоже, не беспокоило, поэтому не понимаю, почему это должно волновать вас.

– И все же, доктор Стэннард, нас это волнует, – сказал Пирс. – То есть вы утверждаете, что фактически никогда не были в церкви?

– Нет, не так. Не нужно приписывать мне то, чего я не говорил. Наверное, во время одного из визитов я туда заглядывал любопытства ради. Естественно, видел интерьер, в том числе и «Страшный суд», который не мог меня не заинтересовать. Я лишь говорю, что не посещал службы.

И тут Дэлглиш, не поднимая головы от бумаги, лежащей перед ним, спросил:

– А когда вы в последний раз были в церкви, доктор Стэннард?